— Давай покончим с этим здесь и сейчас, — прорычал Михаил, — меч против меча.

Эндрю, ничего не говоря, смотрел на его лицо, обезображенное оспой.

— Это все из-за тебя!

— Вы могли бы сражаться вместе с нами против общего врага, — сказал Эндрю невозмутимо.

— И умереть, как все вы, дураки, скоро умрете.

— Если нам и суждено умереть, то мы умрем как люди. Это лучше, чем быть рабом у тугар.

Рука Михаила схватилась за рукоятку меча. Ближайший к нему тугарин предупреждающе пролаял что-то, выхватив меч из ножен.

Михаил долго сидел неподвижно, затем его рука постепенно ослабла и упала. Эндрю испытывал чуть ли не жалость к этому человеку, который был унижен перед его воинами.

Пришпорив коня, он поехал дальше. Перед ним раскинулся большой палаточный город тугар. Каждая палатка была похожа на перевернутую чашу диаметром двадцать футов и десять футов высотой.

За неделю до этого на Речной дороге появились первые повозки, груженные палатками. Этот необычный караван можно было наблюдать ежедневно. В полях выше дамбы был разбит целый палаточный город женщин и детей, простиравшийся до самого горизонта. С ними пришли и другие воины, численностью несколько десятков тысяч, и расположились вдоль всей линии осады.

Поднимаясь по холму, Эндрю проехал мимо нескольких войлочных палаток диаметром почти сто футов, но даже они казались карликами по сравнению с гигантским центральным шатром. Он много раз глазел на него в бинокль, но, увидев вблизи, был потрясен великолепием этого жилища. Вместо простого войлока, как в палатках воинов, это сооружение было покрыто золотой тканью, которая делала его похожим на огромный купол, сверкавший на солнце густым темно-красным цветом.

Вход был занавешен портьерами из расшитого серебром бархата, навес поддерживали резные столбы, инкрустированные драгоценными камнями.

Посланец остановил коня и слез с него, знаком предложив Эндрю последовать его примеру. Когда Эндрю слезал с Меркурия, ветер донес до него какой-то странный он заметил сбоку от шатра струйку дыма, поднимающуюся из ямы. Землю около ямы, по-видимому, недавно разровняли, но это не могло спрятать того, что было там прежде.

Посланец проследил за взглядом Эндрю и посмотрел на него, скривившись в ухмылке. Эндрю ответил ему взглядом, полным холодной ненависти и презрения.

— Мы убрали остатки нашего пиршества прошлой ночью перед твоим прибытием, — сказал посланник улыбаясь. — Мы не хотели тебя напугать.

— Когда эта война закончится, — медленно произнес Эндрю, — я лично прослежу, чтобы твое тело закопали в яму.

Посланец ничего не ответил, но какое-то мгновение казалось, что он может потерять контроль над собой. Затем, отвернувшись, он подал Эндрю знак войти в шатер. Он вошел туда один, и мягкий сумрак был приятен после яркого солнца. Остановившись, чтобы дать глазам привыкнуть к полутьме, Эндрю осмотрелся, пытаясь не выказать своего страха. «Если бы они хотели убить меня, — рассуждал он, — они бы давно уже сделали это. Или, может быть, они берегут меня для чего-нибудь гораздо более худшего?» И сердце его вдруг забилось от этой мысли.

— Ты, чье имя Кин, подойди сюда.

Он различил несколько темных фигур перед едва тлеющей жаровней в центре шатра. Сделав глубокий вдох, Эндрю пошел вперед. Их было только трое, и громадное пустое пространство заставляло его чувствовать себя еще более маленьким и уязвимым. «Я бы тоже попытался создать такой эффект, — рассуждал он про себя. — Все это составляющие игры: обмануть, запугать и изучить реакцию». Эта мысль прогнала его страхи, и когда он остановился, не дойдя до тугар десяток футов, сердце его снова билось ровно.

Ему показалось, что он уже видел того, кто стоял справа, и затем он понял, что это был оповещатель. Тугарин, стоявший слева, был стар, его длинные косматые волосы почти совсем поседели. Эндрю тут же узнал в нем того воина, которого он видел перед перевалом и который почти каждый день объезжал с инспекцией линию осады.

Эндрю слегка кивнул ему, и, к его удивлению, тугарин ответил ему тем же.

Глаза старика глядели на него с явным любопытством, что контрастировало с осторожностью, которая исходила от могучего тугарина, сидевшего между этими двумя.

— Это он, — сказал оповещатель Музте, который не проявлял никаких эмоций.

— Традиция велит, — сказал оповещатель по-русски, глядя на Эндрю, — чтобы скот выражал смиренную покорность перед кар-картом Музтой и перед всей тугарской расой.

— Я помню тебя, — ответил Эндрю спокойно, — и ты должен помнить, что я не выражал смиренной покорности при нашей первой встрече. Я не буду этого делать и сейчас и не допущу, чтобы меня называли «скотом».

Оповещатель начал что-то говорить, но Кубата жестом велел ему замолчать и быстро сказал что-то Музте.