Смутные подозрения Нари все еще тревожили его. Одержимость встречается редко, и Аркониэль не верил, что Тобин по своей воле причинил бы Ариани вред. Однако ярость демона волшебник испытал уже трижды, у духа хватило бы и силы, и желания убить. Но зачем убивать собственную мать, которая была такой же жертвой обстоятельств, как он сам и как его близнец?

Спустившись вниз, Аркониэль пересек сумрачный зал и вышел наружу. Князя нигде видно не было, но его солдаты деловито седлали лошадей и готовили оружие, собираясь вернуться в Эро.

— Как сегодня твоя рука? — спросил Фарин, подходя к Аркониэлю.

— Думаю, кость хорошо срастется. Спасибо тебе.

— Капитан Фарин всех нас чинит, — заметил молодой светловолосый воин, проходивший мимо с охапкой дорожных принадлежностей. — Так ты и есть тот молодой волшебник, который не может справиться с двухлетним мерином?

— Попридержи язык, Сефус, а то он превратит тебя во что-нибудь полезное, — прикрикнул на него старый солдат из маленькой мастерской у крепостной стены. — Поди-ка лучше сюда и помоги мне с этой сбруей, ленивый ты щенок.

— Не обращай на Сефуса внимания, — вмешался, ухмыляясь, другой солдат. — Он становится несносным, когда слишком долго не бывает в борделе.

— Думаю, никто из вас не любит надолго уезжать из города. Не очень-то веселое тут местечко.

— Тебе понадобилось целое утро, чтобы обнаружить это? — усмехнулся Фарин.

— Твои ребята хорошо относятся к мальчику?

— Уж не думаешь ли ты, что Риус потерпит здесь кого-то, кто к нему плохо относится? Для него солнце вращается вокруг этого малыша. Да и для нас всех, если уж на то пошло. Не вина Тобина, что все тут так выглядит. — Фарин показал на замок. — Совсем не его вина.

Горячность, с которой говорил воин, не ускользнула от внимания Аркониэля.

— Конечно, нет, — согласился он. — А разве кто-нибудь его в этом винит?

— Языки всякое болтают. Можешь себе представить, какие сплетни идут по стране, когда собственную сестру царя преследует демон. Почему иначе Риус запер бы свою бедную жену и сына здесь, вдали от более подходящего им общества? Чтобы здесь жила принцесса… И принц тоже… Чему ж тут удивляться! Ладно, чем меньше об этом говорить, тем лучше. Глупых слухов и так хватает в Арестуне… Да и в Эро.

— Пожалуй, Риус прав. Тобину не понравилось бы в городе, где только о нем и судачат. Он уже достаточно большой, чтобы все понимать.

— Да. А окажись малышу плохо, это разбило бы сердце его отцу. Мне, кстати, тоже. Он славный мальчик, наш Тобин. Скоро он вступит в свои права.

— Не сомневаюсь.

Оставив Фарина заниматься сборами, Аркониэль обошел внешнюю стену замка.

Здесь тоже были заметны печальные свидетельства небрежения и упадка. Когда-то замок окружал сад. Несколько кустов одичавших роз все еще жались к крошащемуся камню стен, а в зарослях ромашек, колокольчиков и васильков кое-где виднелись засохшие соцветия пионов, пытающихся противиться нашествию диких растений. В саду Ариани в Эро было много пионов, вспомнил Аркониэль. В первые летние месяцы огромные вазы с пионами наполняли ароматом весь дом.

Только огород между задними воротами и берегом реки все еще оставался ухоженным. Аркониэль сорвал веточку фенхеля и стал ее жевать.

Через ворота он попал в хозяйственный двор. Дверь оттуда вела в кухню. Повариха, которая, похоже, не имела другого имени, с помощью Тобина, Нари и Сефуса готовила ужин.

— Не знаю, голубчик, — раздраженно говорила Нари. — Почему ты спрашиваешь о таких вещах?

— О каких вещах? — поинтересовался Аркониэль, присаживаясь к столу. Теперь ему стало видно, чем занят мальчик, и молодой волшебник улыбнулся. Пятерых белых овец, вырезанных из репы, преследовал свекольный медведь и морковное существо, отдаленно напоминающее дракона, которого сегодня показывал Тобину Аркониэль.

— Повариха была лучницей и сражалась с пленимарцами, как теперь отец и Фарин, — сказал Тобин. — Но она говорит, что царь больше не хочет, чтобы в армии служили женщины. Почему?

— Ты воевала? — спросил повариху Аркониэль.

Повариха отвернулась от котелка, в котором мешала варево, и вытерла руки о передник. Аркониэль раньше особенно не присматривался к женщине, но теперь заметил, как румянец гордости окрасил ее щеки.

— Воевала. Я служила последней царице под командой отца Риуса, да и новому царю некоторое время. Я и теперь продолжала бы службу — и глаз, и рука у меня еще верные, — но царь не любит, чтобы в его армии сражались женщины. — Повариха пожала плечами. — И вот я здесь.

— Но почему? — настаивал Тобин, принимаясь за следующую репу.

— Может, девчонки не умеют сражаться как следует, — подмигнул Сефус.

— Я стоила троих таких, как ты, а были лучницы и получше меня, — бросила повариха. Схватив нож, она с такой яростью принялась разделывать баранью ногу, словно перед ней был пленимарец.

Аркониэль узнал самодовольное выражение на лице Сефуса. За последние годы ему часто приходилось видеть такое же на лицах многих придворных.