Шрифт:
Вице-адмирал Ханыков получил от лордов Адмиралтейства искреннюю признательность и восхищение мужеством русских моряков. Но они что-то недоговаривали. При очередной встрече Воронцов был откровенен:
— Здешние адмиралы удивляются, Петр Иванович, сколь храбры наши офицеры, плавая по морю в жесточайшие бури на наших худых судах. Они все клянутся, что ни один из них не взялся бы командовать столь гнилыми и рассыпающимися кораблями…
Ханыков слушал, посмеиваясь про себя.
— Наши русские, граф, ко всему приучены…
Из всеподданнейшего донесения императрице вице-адмирал Ханыкова:
«… лорд Спенсер, лорд Гренвиль, Адмиралтейство, ссылаясь на донесение адмирала Дункана, изъявляют свою благодарность за крейсирование…
При сем должен я признаться, что соединение наше с англичанами было нам полезно, ибо люди наши, ревнуя проворству и расторопности англичан и стараясь им не уступать в том, как то взятие рифов, в прибавке и убавке парусов…. столько изощрялись, что то, что у нас делалось прежде в 10 или 12 минут, ныне делают оное в 3 или 4 минуты».
В следующую кампанию русские корабли продолжали нести дозоры у голландского побережья, вдоль бухт у острова Тексель.
Временами английское Адмиралтейство посылало дозоры к берегам Норвегии. Вдоль них иногда кружным путем, рискуя, пробирались голландские купеческие суда с товарами из французских колоний.
Да и голландский флот не проявлял активности, отстаиваясь в бухтах за островом Тексель. К этому у голландцев отсутствовал резон. Голландские купцы принадлежали к числу крупнейших ростовщиков Европы, но французские «республиканские комиссары высасывали из Голландии все жизненные соки, как пиявки, и в то же время источникам ее богатства — колониям и торговле — сильно угрожала британская морская сила» не без помощи русских.
В отсутствие схваток на море Ханыков частенько гостил на званых обедах у английских адмиралов, наезжал временами в Лондон.
Фрегат «Рафаил» заходил то в Ширнесс, то в Диль. Молодого мичмана, свободно изъяснявшегося с английскими офицерами, как-то увидел Ханыков, взял Головнина с собой в Лондон. Столица выглядела заманчиво не только своими увеселительными заведениями. Головнина привлекли музеи, книжные лавки, театр. Публика на улицах выглядела по сравнению с Петербургом раскованнее, лондонцы довольно открыто выражали симпатии к событиям в соседней Франции.
Поскольку в отношениях англичан с голландцами «заштилело», русская эскадра в конце июля распрощалась с британскими берегами.
Как всегда, противные ветры держали корабли у берегов Дании в проливах. Кронштадтский рейд огласился взаимными салютами эскадры и крепости глубокой осенью, как раз в день Покрова. Потрепанные корабли с уставшими экипажами еще втягивались один за другим в Военную гавань, когда из Петербурга курьер доставил морем эстафету: «Государыня императрица скончалась»…
Венценосный цесаревич, нелюбимый сын императрицы, без сомнения с нетерпением поджидал известия о кончине своей матушки. Долго и затаенно ждал, более двадцати лет. При первой вести о ее близкой смерти, словно застоявшаяся лошадь, рванулся к власти.
Екатерина II еще не испустила дух, а гатчинские батальоны заняли все входы и выходы в Зимний дворец.
Не успели царедворцы присягнуть на верность новому императору, а во все концы полетели указы. От двора были удалены все любимцы императрицы, на других пролился «дождь и даже ливень милостей» Павла I.
Первым делом останки своего усопшего отца Петра III захоронил вместе с гробом Екатерины II в Петропавловской крепости. Принялся сразу же за государственные дела, со стороны были виднее прорехи в порядках, заведенных его августейшей матушкой. Старался подражать Петру, себя не жалел, силился во все вникать. Начались реформы в армии. Были благие намерения — пресечь злоупотребления, но все делать по прусскому образцу.
Флот не остался без внимания. Новый император, Президент Адмиралтейств-коллегии, генерал-адмирал заявил во всеуслышание:
«С восшествием нашим на прародительский престол приняли мы флоты в таком ветхом состоянии, что корабли, составляющие оные, большей частью оказались по гнилости своей на службе неспособными». В этом Павел I верно смотрел в корень бедствия флота.
В первом же приказе он объявил о своей приверженности флоту: «Его императорское величество сохраняет за собой звание генерал-адмирала». Первым делом принялся наводить порядок в кораблестроении. По примеру Петра I на всех верфях завел главных мастеров-строителей, которые отвечали за качество кораблей, расход материалов и денег, открыл в Петербурге и Николаеве училища кораблестроителей. Тут же возвратил Морской кадетский корпус из Кронштадта в Петербург. Решил создать четкую организацию флотов, сколько, каких кораблей, для каких целей иметь на Балтике, на Черном море. Начал сам составлять новый Морской устав, задуманный еще в Гатчине. Такие меры шли на пользу флоту.
Но проявились и чудачества. К примеру, объявили повсеместно «запрещение танцевать вальс» и «чтоб кучера и форейторы, ехавши, не кричали…»
В Кронштадте, вслед за известием о восшествии на престол, появился и первый указ императора: «Его Императорское Величество высочайше повелеть соизволил во флотах шитых мундиров не носить, а быть всем навсегда в вицмундирах». То-то прибавилось сразу забот у портных. Во всех швальнях Кронштадта и Петербурга работали день и ночь.
Павел I запретил появляться во дворце в старых мундирах, камзолах, кафтанах, расшитых золотом.