— Никто из них не был пьяницей, — проговорил Тадоку.

Кебивейбес рассмеялся:

— Медовый напиток — это кровь Бесбедес, и если я принял его достаточно, возможно, я выгоняю с потом божественные миазмы. В любом случае, как только мы углубимся в Пустынные Земли, там уже не будет больше меда. Волей-неволей, мне придется стать трезвенником. Но тогда я захмелею от лунного света, от серебряного ликера, который Лахла разливает столь щедро. Он сделал глубокий глоток, мрачно рыгнул и добавил: — Если доживу до этого.

Хэдон скрыл свою тревогу. Он обратился к Хинокли, который вяло помешивал ложкой в тарелке с холодным супом.

— А у тебя, Хинокли, столь же мрачный взгляд на вещи?

— Из всех хороших людей, отправившихся в Пустынные Земли, я менее всех подавал надежды выжить, — проговорил он. — Я книжник, маленький и слабый и не привычный к трудностям и ужасам. Остальные в группе — высокие сильные мужчины из разряда героев. Минрут сам отбирал их в соответствии с требованиями, которым должны удовлетворять те, кто отправлялся в Пустынные Земли. И все же я один не умер. А потому я скажу лишь, что мы в руках Кхо. Успех и неудача и имена тех, кому предстоит погибнуть, и тех, кто избежит такой участи, уже написаны на свитках, недоступных для чтения ни одному человеку.

— И это означает, что мы не можем знать будущее, а должны действовать так, будто богини на нашей стороне, — тотчас откликнулся Тадоку. — Что касается меня, я молюсь Кхо и Ресу, который, кроме того, что является богом солнца и дождя, также еще и бог войны.

Раздался резкий голос жрицы:

— А как насчет Бхуклы, богини войны! Война с самого исходного момента находилась в ее ведении, а Ресу узурпировал чужие права. По крайней мере, ему удалось сделать это в умах некоторых, но мы, жрицы, знаем, что Бхукла была первой, и солдат, который пренебрегает ею, достоин сожаления.

— Конечно же, я поклоняюсь и ей тоже, жрица, поскольку она теперь богиня тену, — отступил Тадоку. — Каждый нуматену молится ей по утрам и когда отправляется в постель, и она председательствует при изготовлении мечей нуматену. Но я полагаюсь не только на богов и богинь. Я верю в себя, в свое завоеванное ценой больших усилий мастерство владения мечом.

— Скажи мне, — спросил он, поворачиваясь к Хэдону, — что тебе известно о военной службе?

— Не многое, — ответил Хэдон, — именно поэтому я рад, что вы мой заместитель. Будучи ребенком я частенько крутился возле мест, где проводились парады и наблюдал за тренировками солдат, я научился кое-каким процедурам и дисциплинам, когда работал на кухне и в качестве мальчика-водовоза в форте вблизи Опара. Многое я перенял от отца.

— Тогда ты не зеленый новобранец, и задача упрощается, — определил Тадоку. — Ты должен научиться тому, как завоевать доверие и как обходиться с рядовым. Это — если и не хребет армии, то ребра. Большинство непрофессионалов, думая об армии, представляют себе только славу, которую приносит битва. Но такие вещи, как необходимость иметь хороших поваров и хороших врачей и неподкупного, но хитрого сержанта-снабженца, занимают мысли офицера больше, чем командование людьми в бою.

— Насколько я понимаю, — заметил Кебивейбес, — ты беден. Или был бедным.

— А тебе-то что за дело? — рассердился Хэдон.

— Меня это очень даже волнует, — ответил бард. — Я интересуюсь характером человека, который поведет нас через неизведанные опасности. Я сделал наблюдение, что богатые всегда продажны, и бедные тоже безнравственны, хотя и в другом смысле. Деньги и власть меняют человека столь неотвратимо, будто он попадает в руки ужасной Кхуклако, Властительнице Хаоса. Тем не менее богатый человек старается скрыть это от самого себя — он становится алчным и действует так, словно ужасная Сисискен не стоит всегда за углом. Он делается жестким, но не сильным, ломким, словно плохо отлитый инструмент.

С другой стороны, бедность — демон со своим собственным душком. Богатый вызывает отвращение из-за своих денег, бедный — из-за их отсутствия. Те, кто «посередине» — из-за того и другого. Но бедный способен подняться над своей бедностью, тогда как богатый очень редко, если и вообще он на то способен, быть выше своего благосостояния.

— Едва ли я понял тебя, — сказал Хэдон.

— Не имеет значения. Ты еще молод, но природа наградила тебя умом, и если проживешь достаточно долго, то поймешь. Хотя понимание, как правило, сопровождается печалью. Достаточно и того, что я верю в тебя. Лахла одарила меня способностью различать вибрации, исходящие от человека, как будто он лира, струны которой она перебирает. В случае с тобой, семь струн души издают приятную музыку. Но песня не всегда будет веселой. Кебивейбес поднялся: — Я должен идти спать.

Жрица обратилась к нему:

— Я надеялась, что ты споешь нам.

— Сладкий мед выходит наружу кислой музыкой. Я спою вам завтра. Но не раньше вечера. Всем спокойной ночи.

Тадоку пристально посмотрел вслед идущему нетвердой походкой барду:

— Вот пошел один из неудачников и нарушителей спокойствия.

— Но, по-видимому, его больше беспокоит что-то внутри его самого, чем то, что происходит снаружи, — заметила жрица. — Бард никогда не был сильным. Он выражает свое неудовольствие и критикует несправедливости, творящиеся в мире, пользуясь лишь своим голосом.