Шрифт:
– Это да. Нам тут все не видны.
– Да, вам только часть видна.
– Нам и этого, конечно…
– Нет, этого мало.
– Нам хватает.
– Вам хватает, чтоб жить, а чтоб понять – отъехать надо. И я скажу тебе: приезжаешь сюда, здесь такой мрак, такое хамство, такая грязь… В туалетах вонь. А как вы относитесь друг к другу, как вы относитесь друг к другу… Доннер веттер, облицайтен, ранген, шпацирен, блюхер верк, цумбай шпиль.
– Чего?
– Темнота, понимаешь? А ваши машины? Платья у вас нельзя трогать руками, а хлеб можно. Этого нет ни в одной стране мира… А как она подает?! Как она подает?! Ей что, улыбнуться, карген, бурген, жалко? Ну скажи, что у нее отвалится, если она улыбнется?.. Если ты уже дождался, грехен, бульхен, бортюнгине…
– Это вы матом?
– Не, у нас мата нет.
– А у нас есть еще.
– Да, помню, помню… А как вы тут живете? Как вы тут живете, я не знаю?!
– И я не знаю.
– Вот и я не знаю. Может, действительно каждый заслуживает того, чего заслуживает.
– Может.
– Да и как вернуться? Дети мои уже не мы, понимаешь?
– Как, они же русские?!
– Были, были.
– А снова не хотят?
– Удавятся и меня удавят.
– А если мы все здесь сделаем, и свободу, и продукты…
– Этого мало, херр, надо и культуру, и вежливость, и вымытые продукты, и тишину по утрам, и чистый воздух, и разные машины, и сосиски с капустой, и пиво, и четкость, и пунктуальность, и вековые демократические традиции.
– Так это же будет Германия.
– Вот тогда мы и вернемся.
Наш путь
А мне лично все равно, хоть еврей, хоть турок, хоть кто.
Но если ты еврей, ты помнить должен, не забывать. Ты мне раньше всех встань и явись-удавись, и доложь-положь.
Я вообще интернационалисьть, мне все равно, мать их, кто там бурит в углу, хоть казах, хоть кто, лишь бы бурил-давился, мне чтоб дело делал-мучился-страдал. Я всех гадов насквозь вижу с ихними хитростями-прикидками-прищуром. Ты умный – лезь в забой, долби-задыхайся, трамбуй-ковыряй, работай, гад, у меня на глазах, уважай линию партии, укрепляй ее, мерзотник, мелкий пакостник, крупным трудом и гибелью своей, вкалывай-пропадай и возделывай-подыхай лучшую жизнь, потом по читальням будешь бегать справа-налево, слева-направо, очками сверкать в разные стороны.
А страна наша – страна уважения к крупному, грубому, политому соленым потом физическому труду, омоченному кровью вредителей, лодырей и мелких пакостников.
Крупно, крупно и крепко на крови стоят Магадан, Воркута, Ухта, Инта. Стоят, не валятся. Крепкая кладка на крови и белках вредителей-паскуд и мерзотников разных национальностей, а также и героев наших. На века стоят. Не храм на крови – край огромный огнями играет.
И мороз-снег не страшен. Не страшен, нет и нет, не страшен!
Руками, бушлатами, лопатами, языками чистим-вылизываем камни, ложась трупами на обочины: все чисто, проезжайте, товарищи, чисто все!
Нельзя, нельзя ему жизнь давать-ценить. Он себе сразу и только, только и сразу халабуду-ящик поставит и будет жить, мерзотник, только и явно для себя, колупаясь в дерьме своих соток, пожирая национальных птиц и государственные коренья, вредя великому делу прокладки новых путей эпохи, гласящей крупно и твердо: умри, подохни здесь, и здесь, и здесь, и дальше, ибо бездорожье в великой схватке двух систем, одна из которых построена на эксплуатации, другая – на гибели, на светлой гибели сознательно лежащих вниз лицом и образующих дорогу телами своих строителей.
Нельзя, нельзя нам строить без гибели – стоять не будет. Рухнет к чертям, пылью взорвется – возрадуется.
Нету техники, нет умения, нет желания. Только на крови стоит – что Петрово, что Сталиново. Кровь ему качество дает. Когда под каждой шпалой лежит наш скромный герой – и ходит дорога «Москва—Воркута». Ибо очень большие длины и очень много шпал нужно. А всего не хватает, кроме людей. Вот и вперед, вперед!.. Ни что сзади, ни что посредине – только вперед, чтоб выиграть сражение, пока они нас техникой не задавили.
Наша сила в людях, в том, что мы их не считаем, Первые в мире. Мы бросаем их на пулеметы, забрасываем ими ямы, выравниваем ими дороги. Чтоб пройти. Больше у нас ничего нет. Мы серые, мы отсталые, да и у командиров таланту мало… Только людьмыма, умеющими кусаться, царапаться, выламывать и вырывать кости в тихой ночной борьбе. Людьмыма! Не считая. Начнем считать – пропадем. Посчитаем – пропадем, умрем – не доползем.
Поэтому, не считая, – вперед, до той конечной цели, которая там должна быть, мы ее все равно обозначим громадной гибелью своей. Ибо мы – первые.