Шрифт:
И когда еще вам повезет услышать такое от хозяина области.
И вот я, вместо того чтобы просить проволоку, столбы, телефон, квартиру, что-то конкретное и понятное для секретаря, я попросил свободу.
Тихо, робко... не для всех.
Для себя.
Он при мне записал в перекидной календарь: «Свободу Ж…»
Записал где-то на конец недели с шестнадцати тридцати после встречи с передовиками производства.
Потом он пропал надолго, фигурируя повсюду.
Потом я его встретил на концерте, с трудом к нему пробился и спросил: «Как там мои дела?»
Он сказал, что не забыл, вот пройдет пятидесятилетие, вот пройдет съезд компартии, вот пройдет пленум ЦК, вот пройдет отъезд-приезд и слет…
И тогда немедленно.
И что он помнит, и чтоб я не забывал.
И уж если он записал…
И хотя сейчас как раз с этим тяжело…
Но «я догадываюсь, что вы значите для города…»
И я уходил окрыленный, и я ждал, ждал, ждал, как жду… Как ухожу от них окрыленный…
Еще бы… Не отказал.
Великие мастера…
Задом тушат свет
Мы в одесской квартире, когда принимаем знакомых, раздвигаем стол.
И когда все сидят, протискиваясь, дамы задом тушат свет.
Зина прошла – потух.
Галя прошла – потух.
Циля прошла – навсегда потух.
Соня прошла – горит.
– Софочка, поздравляем, вы похудели…
Я говорю маман:
– Давай еще к стене придвинем, пусть спортом занимаются.
Приезжий в Одессе
– Где у вас почта?
– Пошлите со мной.
– У меня письмо.
– Пошлите со мной.
– Откуда вы знаете куда?
– Пошлите со мной. Я знаю куда.
– Я по почте хотел.
– Да нет. Пошлите со мной.
– Не пошлю.
– А как же вы узнаете, где почта?
* * *
Сидим, смотрим ТВ.
Там следователь звонит в дверь.
Мама говорит:
– Слушай, звонок, как у нас…
Тот опять звонит.
– Ну точно наш звонок.
Там следователю открыли, а у нас звонки продолжались. Когда мы открыли, в двери торчала записка: «Как вам не стыдно!»
* * *
В воскресенье. Зимой.
Она собрала все деньги.
Положила в кошелек, кошелек в сумку, сумку в кошелку.
И пошла на толчок.
Давка страшная.
Мужчина продает сапоги.
Она хотела купить дубленку, но сапоги очень хороши.
Она их примеряет.
Надевать трудно.
Кошелка под мышкой.
Он говорит:
– Ну давайте, я подержу.
Она ему:
– Что вы. У меня здесь деньги. Я дубленку ищу. Я не могу доверить.
Он говорит:
– Ну вам же неудобно. Я же стою здесь. Интеллигентный человек.
Она после долгих колебаний дает ему кошелку.
Придерживает ее рукой.
Надевает сапоги.
Поднимает голову – его нет.
Ужас!
Убитая горем женщина в этих проклятых сапогах, которые стоят сто пятьдесят, а в кошелке было восемьсот, возвращается домой.
Дома муж.
Она садится одетая за стол.
Муж говорит:
– Как же ты купила сапоги, ты же забыла дома кошелек?!
* * *
В Одессе летом все спали во дворах, а воры с них снимали одеяла.
Тогда один из жильцов по прозвищу Янкель Хухым положил рядом с кроватью ломик.
Он проснулся без одеяла – от удара ломиком по ногам.
* * *
В Одесском областном сумасшедшем доме проживал больной, который все время пел: «Не нужен мне берег турецкий…» – и останавливался.
«Не нужен мне берег турецкий…» – и останавливался.
Его долго лечили. Объясняли, что там еще есть слова.
Наконец вылечили.
Через некоторое время его доставили этапом с турецкой границы и снова поместили в сумасшедший дом.
* * *
В автобусе № 135 битком.
Едет мрачный народ после работы.
Вдруг водитель заговорил с пассажирами нежно и шутливо:
– Ну, какая будет следующая остановка, кто догадается?
– Лесная, – ответил ребенок.
– Правильно, Лесная. Выходите осторожно: на остановке гололед. Ногами раскатали снежные кочки.
Это было так непривычно. Люди улыбались.
Кто-то открыто. Кто-то скрывая. А кто-то опустил лицо в книжку. И улыбался себе в книжку.
И так стало тепло в автобусе.
И люди заговорили вдруг между собой.
Заговорили о том, что скоро Новый год.
И шампанское дорогое.
И скоро праздник. И кто-то засмеялся.
А кто-то сказал:
– Нет, девушка, это вы напрасно…
– И откуда вы знаете? Может, и мне туда же.
А кто-то сказал:
– А здесь будет баня.
А кто-то сказал:
– Вот сейчас бы – эх!
– Эх, – сказали, – так ведь ванна.
– Разве ванна – это баня?
– Баня – это праздник.