Шрифт:
Не успел Богдан Бельский, служащий переводчиком, заговорить, как Иван, хмурясь, возразил:
– Ничего не вышло, говорит? Лжет! Скажи: уж мне доложено… знаю я от Ягана, которого он для помощи брал… Там больно нерадостные знамения обозначились. Что поделаешь, воля Божия. Скажи: меня уж трудно чем поранить. Все тело, душа вся в язвах… Места живого нету… Так пусть говорит. Доброе не знать – тяжелее, чем дурное услышать. Знать все хочу! Скажи.
– Ну, коли так, – я повинуюсь! – с поклоном произнес осторожный прорицатель, добыл из кармана небольшой сверток, развернул его перед царем и стал говорить, водя по чертежу бородкой гусиного пера, взятого с чернильницы, стоящей тут же: – Вот Арес, иначе Марс называемый. Кровавая планета – выше всех поднялась. Много крови вокруг ребенка вижу… И сам он целые моря крови прольет… Красное блистание Ареса превосходило всех. Кровавое дитя родилось, как думать я могу. Тут Геракл и Венус в треугольном сочетании с первой звездой. Войнами прославится дитя больше всего и от любви много приключений узнает, но печальный конец их ждет. Вот Сатурн сторожит на одной линии с этими двумя – и тем всякую добрую надежду отымает. Два раза перекрещивается линия Хроноса с Альдебараном и Альфой Овна. Будет дважды на троне сидеть царевич, дважды достигнет высоты, дважды родится… Дважды умрет…
Иван сначала слушал предсказателя с легкой улыбкой недоверия, но при последних словах слегка вздрогнул и насторожился.
Суеверный, как все люди его времени, Иван часто замечал, как люди надувают других, пользуясь такою слабостью, и это делало его очень недоверчивым.
Что бы ни делали и ни говорили ему, он прежде всего старался понять: с какой целью говорится это? Чего ожидают от него, какими расчетами вызваны известные действия?
В настоящем случае, как понимал царь, Якоби хотел блеснуть своими познаниями, побольше почета, внимания и денег надеялся заслужить.
Неожиданно пришлось говорить не то, что ласкает слух покровителя. Средство угождения, каким является счастливый гороскоп, – могло обратиться в источник разлада с ним, с Иваном.
И все-таки пришлось сказать то, что шептали звезды.
Но почему именно такие странные вещи предсказывает «немчин»? Не мог же он читать в душе Ивана…
А между тем, только зная планы царя, можно было заговорить о двойной смерти… о двойной жизни ребенка…
Именно двойственную жизнь задумал Иван создать для Димитрия. И никому еще не говорил об этом. Пора не настала. Откуда же проведал иноземец?
Или в самом деле далекие, тихо мерцающие светила, звезды небесные – связаны таинственной нитью с жизненными путями, с судьбой жалких созданий, живущих на этой темной земле?
Задумался об этом царь и уже почти не слушает прорицателя.
Да тому немного и договорить осталось. Обычные для всех царственных гороскопов предсказания сообщает Якоби:
– Принцессу очень могущественную, в супруги получит царевич. Много союзов важных заключит. И завоюет большое царство. А под конец жизни – сам против себя войною пойдет… Вот эта линия – снова прямо к Аресу возвращается. И очень юным от меча падет царевич.
– На свое царство – войною? Падет от меча? – снова вслушиваясь в речь Якоби, переспросил Иоанн. – Постарался, начертил, вещун долговолосый… Спасибо молвить бы, да не за что! Все ли? Может, еще что нашел? Дальше чем порадуешь?
– В пустоте обрывается последняя линия. Некуда перекинуть ее… Не оставит потомства дитя по себе…
– Пресечется род, значит? Э-эх, стоило бы твой бусурманский корень вывести за карканье, козел длиннобородый… Да сам я выложить правду дочиста приказал… не твоя вина, что и светила небесные против нас и рода нашего ополчаются… А и то сказать: от слова – не сбудется. Ты черти свои чертежи, лай что хочешь. А мы себя и наследье наше – предаем воле Божией. Вражье лепко, – что говорить, – да Божье крепко!
И, вставая, Иван осенил себя сугубым крестным знамением.
Якоби, видя, что прием окончен, с низкими поклонами удалился.
У ЦАРИЦЫ
Несколько месяцев прошло с этого утра.
Крепнет малютка и веселит отца.
То было совсем почти не заглядывал Иван к царице, а теперь и на дню раза по два заходит, навещает опочивальню, отведенную для царевича, всегда окруженного целым штатом женской прислуги.
Здесь и матушка-боярыня Василиса Волохова, пожилая, дородная, чванная такая.
Ребенка держит на руках кормилица, Арина, Жданова по отцу, жена боярина Тучкова, – некрасивая, но молодая, здоровая, кровь с молоком, женщина тихая, добрая. Скучает только: своего сына пришлось на чужие руки сдать ради чести царевича выкормить.
Берет на руки малютку царь и все всматривается в смуглое, живое, круглое личико. Уж не ищет ли на нем признаков, отметок роковых, говорящих о том же, о чем сказали звезды? Или иное что хочет узнать государь?
А ребенок тянется ручками к отцовской бороде, к поределым, но длинным еще усам, теребит их, смеется, лепечет что-то…
И прежней, забытой, ласковой улыбкой озаряется угрюмое лицо Ивана. Так осенью сквозь тяжкие тучи прорывается порою закатный солнечный луч и озаряет рдеющим отблеском темные, влажные от непогоды кресты на печальном кладбище…
Приласкав ребенка, прошел с царицей Иван в ее повалушу.
Жарко, душно здесь.
Молода, красива собой царица, но уж чересчур ленива. Полнота ли тому причиной или от природы она такова, – а не любит передвигаться, шагу лишнего не ступит без особой нужды.
Впрочем, это общий недостаток знатных женщин ее времени. За полноту, за дородность ценят мужья их больше всего. А чем меньше двигаться, чем чаще и больше есть, тем тело скорее нагуливается.