— Я сделаю это ради поместья, — холодно произнес Раф. — Оно того стоит. Лохлейда интересуют не двадцать тысяч — ему нужен Роуэн-Холл. — Он задумчиво потер подбородок. — Я одного не понимаю: как ему удалось толкнуть тебя на этот шаг? И как ты мог перейти границы дозволенного всего за несколько карточных партий?

— Ни для кого не секрет, что сейчас поместье стоит гораздо дешевле, Раф. Фермы не приносят того дохода, как было прежде, а я слишком стар, чтобы заниматься преобразованиями.

— Все необходимые реформы я возьму на себя, — заявил Раф решительно. — Отныне я сам буду управлять поместьем. Это единственная возможность спасти то, что еще не потеряно.

В глазах лорда Роуэна сквозила печаль. Он отвел взгляд, лишь бы не видеть искаженного от гнева лица сына.

— До чего неприятно быть старым и немощным.

— Отец, вы глупый старый упрямец. Вы, не разобравшись, сурово осудили мои действия и этим поставили меня в трудное положение. Это не самый умный поступок.

— Раф…

— Неужели вы готовы с легкостью отказаться от того, что веками принадлежало нашим предкам? — Раф не мог поверить, что его отец мог так низко пасть. Но собственная недальновидность раздражала его куда больше. Оказывается, он совсем не знал своего отца. Он ничего не помнил об их отношениях в прошлом, но подозревал, что между ними никогда не было настоящей близости.

— Отец, завтра мы займемся бухгалтерией. Что-нибудь придумаем, чтобы наши фермы снова начали процветать.

— Мы? — Лорд Роуэн всматривался в лицо сына, стоявшего рядом с его постелью. — Ты это серьезно, Раф?

— Разумеется.

— Раньше ты не стал бы думать обо мне и бросил меня волкам на съедение.

Раф провел рукой по волосам.

— Я действительно был такой… бездушный?

— Возможно, мы оба были такими. — Лорд Роуэн продолжал нервно теребить простыню. — Боюсь, что я был не слишком хорошим отцом. Но эта болезнь излечила меня от злобы.

Раф пристально посмотрел на отца.

— Я ничего этого не помню, — нахмурился Раф. — Расскажите мне что-нибудь о прошлом.

— Ты должен знать, что мы с твоей матерью долгое время жили… не очень дружно. Я разочаровался в жизни. У меня был жесткий характер. Похоже, это передалось тебе, Раф. У тебя не было братьев и сестер, поэтому на тебя пришелся весь груз моей неудовлетворенности.

В эти минуты Раф радовался, что не помнил этого.

— Мой гнев был направлен не на тебя, а на твою мать, — продолжал лорд Роуэн. — Меня злило, что я не мог ее одолеть. Она была беспощадная женщина.

Раф, как ни старался, не мог ничего вспомнить о матери. Лорд Роуэн словно прочитал его мысли.

— Ее портрет висит в галерее, да будет тебе известно, — сказал он. — Ты унаследовал ее глаза и нос.

— Но что послужило причиной вашего разрыва?

— Причин хватало. Во-первых, мы никогда не любили друг друга. К тому же у нее был любовник, с чем я не мог примириться.

— А вы не заводили любовниц?

Лорд Роуэн отвел глаза.

— Заводил, — признался он. — Иногда. Но ни одна из них не владела моим сердцем. — Он тяжело вздохнул. — Я устал, сынок.

Раф взял худую дрожащую руку, лежащую на одеяле.

— Отец, с прошлым покончено. Я мечтаю снова воссоединить нашу семью.

Лорд Роуэн сжал руку сына:

— Спасибо тебе, что даешь мне шанс проявить себя хорошим отцом.

— Пока я жив, Саксон не будет владеть Роуэн-Холлом. Сколько у нас осталось времени?

— Не более десяти дней, — дрогнувшим голосом проговорил лорд Роуэн. — Жалкие десять дней. У нас ничего…

— Я обо всем позабочусь. Положитесь на меня. — Раф наклонился и неловко обнял отца. — А сейчас вы должны отдохнуть.

Раф легкой походкой вышел из спальни, думая о том, что его отец не такой уж плохой человек и, кто знает, может, они найдут наконец общий язык. У него появилась надежда.

Завтра он встретится с Бо.

Раф метался по дому, как зверь в тесной клетке. В голове бурлили мысли. Он подошел к гостевой спальне. Может, Ник еще не спит? Он прислушался. В комнате стояла гробовая тишина. Должно быть, его друг спал, утомленный долгой дорогой.

Раф поднялся в галерею, нашел портрет матери и при лунном свете, проникавшем через высокие окна, стал его рассматривать. Она оказалась красивой женщиной, но лицо ее было слишком сурово. Художник не сумел скрыть опущенные вниз уголки губ и жесткое выражение глаз.

Раф потрогал холодную поверхность холста, будто надеялся обрести вновь давно потерянную связь с матерью. Не почувствовав ничего, Раф огорчился. Он не мог даже вспомнить, были ли у него с ней добрые отношения.

Он бродил по комнатам, пытаясь обнаружить знакомые предметы. В какой-то миг его посетило предчувствие, что вуаль неизвестности скоро приподнимется. Не было ничего досаднее, чем ощутить близость откровения лишь для того, чтобы тут же его утратить.