Копперсвейт и не думал спрашивать его об упомянутых им лицах. Он и его гид шли теперь по ярко освещенной площадке Святого Иоанна Дамаскина, причем вооруженные полицейские вытягивались, а солдаты отдавали им честь.

– У нас в Колибрии, – рассмеялся лейтенант Загос, – для того, чтобы иметь оперу, нужно иметь ружья.

– Однако, – допрашивал Билли, – когда же принцесса вернулась из…

– Крестьянин и крестьянка рядом с королем, – продолжал тараторить Загос, – вероятно, удивили вас, да? Это Созон Полоц и его жена Ксения: оба невежественны, суеверны, но преданы как собаки. Это романтическая история! Они жили на земле герцога Водены и последовали за ним в изгнание, так же как и барон. Ксения была кормилицей короля Павла, который там и родился. – Лейтенант махнул рукавом куда-то вдаль. – Теперь его величество всегда показывает их народу, когда показывается сам. В виде благодарности, так сказать. Народ это любит.

– Все это хорошо, – согласился Билли: – но я, собственно, спрашивал вас…

Они обогнули угол театра. Здесь было меньше народу. Загос заговорил свободнее, но все еще не о том.

– Партия короля считает, что он доказывает этим свой демократизм. Демократизм! Его отец был Миклош, а мать из Саксен-Гессен-Нассауского дома! Это все штуки Раслова. Этим он ублажает аграрную партию, а против их блока Тонжерову не так просто действовать… Мы пришли!

Они находились перед узкой дверью в юго-восточной стене здания театра. Здесь стояло несколько солдат, одетых в такую же форму, как король и Загос.

– Трогательно, – заметил лейтенант, когда они миновали стражу и начали подниматься внутри по узкой лестнице. – Прямо трогательно: я говорю о доброте его величества к дочери и единственному оставшемуся в живых ребенку его предшественника на троне. Целый взвод королевской гвардии постоянно дежурит при принцессе.

– А на мой взгляд, они гораздо больше похожи на тюремщиков, чем на защитников, – сказал Билли.

Загос остановился.

– У вас хорошее зрение, – заметил он.

Лестница была тускло освещена и в эту минуту пуста. Копперсвейт заметил, как его спутник несколько раз внимательно поглядел вверх и вниз.

– Что вы хотите сказать? – отозвался американец на последнее замечание офицера.

– Да! – Это восклицание спутник Билли издал скорее для того, чтобы выиграть время для лучшего осмотра лестницы, чем для того, чтобы вызвать повторение вопроса.

Тем не менее, Билли повторил его – в другой форме:

– На что вы намекаете?

Лейтенант нагнулся к своему спутнику. Он похлопал Билли по груди:

– Может быть, ничего и нет, а с другой стороны…

Тут его прервали. От них все еще была видна выходившая на улицу дверь, та самая, через которую они только что вошли. Она отворилась. Вошли три офицера: один долговязый и рыжеволосый, другой плотный и черный; третий все еще был отчасти скрыт густым узором перил.

– Так что же? – настаивал Копперсвейт, прищуривая свои голубые глаза.

Но намерения лейтенанта уже изменились, или же что-то отвлекло его внимание. Его голос понизился до шепота:

– Если обстоятельства представляются вам такими, как вы говорите, то будьте начеку. Вы за принцессу?

Билли не нужно было быть посвященным в детали местной политики, чтобы решить этот вопрос. Он выпрямился и высоко поднял голову:

– Хотя бы против всего света!

Загос приблизил свою голову к лицу своего нового друга.

– Никому не говорите об этом, – предостерегающе шепнул он, – но следите – где бы вы их ни увидели – за этими тремя молодцами, которые только что вошли. Это Петр Хрозия, Набуков и Корвич. Особенно обратите ваше внимание на Корвича!

Он подтолкнул Копперсвейта, прежде чем последний мог ответить, заставив его взбежать на три ступени и свернуть за угол. Отодвинув портьеру и миновав наполовину спрятанного за ней часового, лейтенант ввел Билли в литерную ложу – цель их путешествия.

В следующую минуту Копперсвейт был представлен ее королевскому высочеству принцессе Ариадне.

Несомненно, в ложе были еще другие дамы; несомненно, публика внизу стала смотреть на ложу, заметив в ней движение; несомненно наконец, сцена, где третий акт на крыше замка Сан-Анджело дошел уже до финальной арии, заслуживала некоторого внимания. Но все это ни в какой мере не вошло в сознание Билли. Юный американец был весь поглощен другим зрелищем – зрелищем удивительного превращения певички из кафе, внушавшей страх его семье, в колибрийскую принцессу крови.

Принцесса протягивала ему свою не украшенную кольцами руку, и он склонился над ней. Его движения были исполнены робости, хотя в обычных житейских делах, как уже мог заметить читатель, он не отличался застенчивостью. Он не осмелился поцеловать эту ручку. Его щеки пылали, но он не думал о том, заметил ли это кто-нибудь.

Принцесса Ариадна медленно убрала свою руку. Снова глаза встретились.

Она была в безопасности, – но, увы, – даже от него! Вдруг Билли вспомнил предостережения лейтенанта Загоса. Значит, какая-то опасность все-таки угрожала ей.

– Вы приехали! – сказала принцесса.

Звук ее голоса был полон ласки, как тогда в трущобном кафе Манхаттана, но теперь в нем было больше горя, чем радости.

– Конечно, – пробормотал он.

– Я знала, что вы приедете, – сказала она. Билли забыл, где он, забыл обо всем на свете и