Слова сменились бессвязным хрипом, раненый дернулся в судороге. Повинуясь знаку Сегеша, повстанцы подняли скорбную ношу и двинулись по улице.

— С собой понесем? — посмотрел вдогон Джангес.

— Понесем. — Атаман вздохнул. — Даже если Богу душу по пути отдаст. Потащим назад и раненых и убитых. Здесь-то их толком не похоронишь, да и могилам покоя не будет.

— Йерс покуда жив, — напомнил Шагалан. — И Торен…

— Ненадолго. Сами видели, кончается. Да и кто оправится после такой страшной раны? Грудь, почитай, напополам разнесло… А нам, братья, поторопиться бы. Что могли — сделали, пора следы зачищать и скрываться. Как бы гости какие незвано не объявились.

— Есть еще дело, атаман, — придержал старика Джангес. — Из-под дубинок Шагалана уцелело четыре латника. Он желает их допросить, народ требует повесить. Слово за тобой.

Сегеш повернулся к разведчику, посмотрел на него печальным взглядом.

— Уцелели, значит? Мы тут тоже по дороге в переулке наткнулись на побоище. Картина не из приятных. Не слишком ты, брат, похож на доброго сказочного рыцаря.

— И не претендую, — пожал плечами юноша.

— Бездоспешные там все мертвые уже валялись, но пара латников шевелилась. Мы им, впрочем, помогать не стали, на месте успокоили. А вы-то зачем со своими затянули?

— Мне надо с ними побеседовать, сир.

— Времени нет. Кто знает, куда последние выползни подевались и как скоро врагов ждать? Да и зачем? Уж не отпустить ли прикажешь в милосердии своем?

— На ваше усмотрение, сир. Мальчишку мы, боюсь, не выручили, так извлечем хоть какую-то пользу из свершенного. Я не уверен, что у нас еще много впереди таких моментов, таких разбитых хуторов.

Сегеш скривился, почесал жидкую бородку.

— Надеешься прок извлечь из болтовни? Ладно, пытайся, брат. Только быстро. И запомни, в любом случае за это, — он мотнул головой в сторону распахнутого сарая, — им утро живыми не встречать. И сам не допущу, и людей своих унимать не стану.

— А что с чужими людьми?

— Которыми?

— Бабы местные, старики. Дети малые. Все, кто убежать не успел.

— Не пойму я тебя, брат, — нахмурился Сегеш. — То ты покойниками улицы засыпаешь, то племени шакальему пощады испрашиваешь. Что, совесть вдруг проснулась некстати?

— С этим не знаком, сир. Когда нужно драться, я дерусь, когда не нужно — решаю миром. Бабам и так всем подолы оборвали, стариков отлупили, дети до старости кошмара не забудут. Не достаточно ли для них возмездия?

Атаман недовольно покосился на Шагалана, помедлив, махнул рукой.

— Черт с тобой, благодетель. Выгоним шатию за ворота, прежде чем гнездо палить. Будет воля Творца — сберегутся. Язвы эти, рассеянные по нашей земле варварами, надо выжигать каленым железом. А бабы… Что ж, пускай уходят. Однако латников, стольких моих ребят положивших, — он поднял указательный палец, — на перекладину. Что бы там тебе ни наговорили, уразумел? За Шургу и Торена с мальчонкой рассчитаться всей их черной крови не хватит.

В выбранном для пленных доме, похоже, единственном не занималось пока пламя пожара. Шагалан глянул на мельтешащие по поселку в отсветах тени. Времени и впрямь оставалось немного, никакой снегопад не помешает заприметить разгорающееся зарево. Внутри среди полутьмы и порушенной мебели гулял холодный ветер. Четверо пленников, связанные, в разодранном платье, мешками валялись в углу. Охранявшие их ватажники при появлении вожаков поднялись. Шагалан обозрел врагов, сухо ткнул в высокого бородача.

— Начнем с этого. Давайте в соседнюю комнату.

Командир барокаров, вероятно, не слишком еще очухался, потому втащили его почти волоком. Смотрелся он неважно. Подкашивающиеся босые ноги, порванное белье, грязь и кровь по всему телу — бедолаге явно успело перепасть и от повстанцев. Что юноша уверенно мог считать своей работой, так это огромный лиловый кровоподтек, закрывавший половину лица. Небрежно брошенный на лавку барокар при всем том зыркнул из-под спутанных волос непокорно и зло.

Выпустив охранников, Джангес притворил за ними дверь, сам устроился поблизости. Шагалан неторопливо прошелся по разгромленной комнате, выбрал более-менее уцелевший табурет, подтащил его к пленнику. Сел, долго и внимательно разглядывал угрюмого мужика.

— Если не ошибаюсь, — произнес холодно, — вы, сударь, возглавляли местных воинов. У частокола вы отказались со мной говорить, это упрямство ваши люди оплатили жизнями. Теперь я вновь предлагаю беседу.

Барокар не шелохнулся.

— Надеюсь, вы понимаете мою речь? Хоть немного знаком язык страны, в которую незванно ввалились? За несколько лет могли бы удосужиться освоить.