– Где я?..

– В больнице, – слышится чей-то голос.

– Джулиана, – хрипит она. – Где моя малышка?

– Малышка? – Джулиан поворачивается к другому мужчине. – Что, черт побери, происходит?

Что-то не так. С ней случилось что-то страшное. И они ничего не говорят о Джулиане. О Господи…

Другой мужчина прикасается к ее лицу, в его прикосновении чувствуется нежность, которая пугает ее еще больше. Она щурится, чтобы разглядеть его лицо. Он вытирает слезы с ее щек.

– Не плачь, Майк. Твоя дочь в порядке.

Она верит ему. С Джулианой ничего не случилось.

– Кто…

– Не спеши, дорогая. Все в свое время.

– Кто… вы? – спрашивает она.

Прежде чем он успевает ответить, она теряет к нему всяческий интерес. С ее девочкой ничего не случилось – это главное. Голова кажется налитой свинцом и ужасно болит.

Она рада вернуться в прохладную голубую воду, где чувствует себя в безопасности, где все так спокойно и радостно.

– Ретроградная амнезия.

Лайем и Джулиан сидели перед огромным дубовым столом Стивена Пенна. Доктор выглядел усталым и измученным. Лайем склонился вперед.

– Обычно после травмы…

– Подождите минуту, черт побери! – Джулиан вскочил с места и стал метаться по кабинету из угла в угол, как пойманный зверь, то и дело теребя волосы. – Я не учился двадцать лет в колледже и не понимаю, о чем вы говорите. Что означает эта амнезия?

Стивен снял очки и, аккуратно положив их на край стола, заговорил, не глядя на Лайема:

– В момент серьезной травмы мозг перестает накапливать воспоминания. Именно поэтому пострадавший никогда не помнит, что с ним произошло. Чаще всего его последним воспоминанием остается то, что произошло дни, недели, а то и годы назад. Как правило, эти воспоминания касаются значительных событий: свадеб, рождения детей… Похоже, мозг Микаэлы оказался в ловушке – если можно так выразиться – того, что произошло давным-давно. Она уверена в том, что Джейси только что родилась. – Он помолчал. – Очевидно, она не помнит свою жизнь с Лайемом.

– И как долго может продлиться амнезия? – спросил Лайем, догадываясь, каков будет ответ.

– Трудно сказать. Хотя есть шанс, что она все вспомнит. Продолжительная ретроградная амнезия – редчайший случай. Но она тоже встречается, – добавил он как можно мягче.

– Как мы можем ей помочь? – тихо спросил Лайем.

– В настоящий момент она испуганна и растерянна. Поэтому нужно действовать очень осторожно. Сознание – хрупкая субстанция, гораздо более хрупкая, чем мозг. Не стоит перегружать его тревожной информацией. Думаю, пусть все идет своим чередом.

– Значит, мне и детям лучше пока не видеться с ней, – вздохнул Лайем.

– Прости, Лайем. Я понимаю, как тебе тяжело. Но нужно время, чтобы ее сознание окрепло. Представь, как бы ты себя чувствовал, если бы из твоей памяти вычеркнули шестнадцать последних лет жизни.

– Представляю. – Лайем опустил голову и долго смотрел на ковер, пока его восточный рисунок не превратился в расплывчатые разводы.

Господи, что он скажет детям?

Джулиан набрал номер Вэла.

– Она пришла в себя, – сообщил он, когда агент снял трубку.

– Здорово. И как она?

– У нее амнезия. Она не помнит последние шестнадцать лет своей жизни. Она думает, что мы все еще женаты.

– Ты хочешь сказать…

– Она по-прежнему любит меня, Вэл. И не помнит, что мы расстались.

– Боже мой! – восхищенно присвистнул Вэл. – Может, сделать из этого сценарий? Это очень похоже на сказку, а ты – на сказочного принца. Пресса с радостью ухватится за такую историю.

– Ты не понял. – Джулиан устало прислонился к стенке телефонной будки. – Как мне сказать, что я не вернусь к ней, Вэл?

Ответом ему были короткие гудки. Джулиан в отчаянии повесил трубку. Впервые за время своего пребывания в Ласт-Бенде он по-настоящему испугался.

По дороге домой Лайем попытался успокоиться. Он понимал, что амнезия – естественное кратковременное следствие серьезной мозговой травмы. Кратковременное – это слово казалось ему выступом на скале, за который он в отчаянии пытался уцепиться, пока груз собственной совести тянул его на дно пропасти.

А что, если она никогда не вспомнит его и детей?

Лайем постарался выровнять дыхание. Он сделал это не потому, что ему не хватало воздуха, а просто потому, что стоило ему перестать об этом думать, как воздух начинал вырываться у него из груди часто и резко, как у астматика.

«Кто вы?»

Сможет ли он когда-нибудь забыть эти слова, ту боль, которая, как ножом, пронзила его в этот момент? Она произнесла имя Джулиана, а потом спросила у Лайема, кто он.

Он утешал себя профессиональным объяснением – нарушение функционирования поврежденного мозга. Однако он был не только врачом, но и мужчиной, и чувствовал себя, как любой мужчина на его месте. Как будто двенадцать лет совместной жизни, состоящих из крупных и мелких воспоминаний, проявлений любви, и не только в постели, но и за обеденным столом, в разговорах перед сном, не оставили в ней никакого следа. Собственная любовь казалась Лайему волной, которая накатывает на берег, но не меняет его очертания.