– Это уже начинает походить на руины Парфенона, как я себе их представляю. Древние и романтичные.

– Ага! Я именно к этому и стремился. Завтра закажу эти колонны. – Он взял ящик и вышел, но тут же вернулся. – Я совсем забыл. Принесли почту. Тебе письмо.

– Это ответ? – Она почувствовала, как по спине пробежал неприятный холодок.

Отец пошарил свободной рукой в кармане.

– Похоже, что так. Подержи ящик.

– Папа…

– Я не собираюсь тебя мучить, но я знал, что ты не выскажешь свое мнение о руинах, если я тебе до того отдам письмо. Вот оно. Держи.

Кэролайн взяла письмо и посмотрела на адрес.

– Это из Вены. Из студии Танберга.

– Так прочти его, Каро.

Она сунула палец под восковую печать, достала из конверта письмо и с бьющимся сердцем начала читать.

– О Боже! Боже!

– Что там? – спросил отец, осторожно поставив диораму на пол. – Они тебя берут? Давно пора, чтобы кто-нибудь тобой наконец заинтересовался.

Она откашлялась и прочла вслух:

– «М. Уитфелд. Спасибо за серию портретов, присланных вами вместе с заявлением о приеме. Я не вижу причин не включить вас в нашу программу обучения. Однако для того, чтобы я мог принять окончательное решение, – голос Кэролайн задрожал, – прошу вас прислать портрет какого-нибудь аристократа и подписанное им подтверждение того, что он (она) доволен вашей работой. Искренне ваш Рауль Танберг, директор студии Танберга».

– Что ж, по-моему, это разумная просьба, – кивнув, сказал отец. – Наверное, бюджет студии складывается из денег, которые богатые граждане платят за портреты. А месье Танберг, видимо, хочет убедиться, что твоя работа принесет студии доход и привлечет к ней новых клиентов.

Как он может быть таким спокойным? – недоумевала Кэролайн, чуть не задыхаясь от эмоций. Это не было безусловным согласием принять ее, но не было похоже и на те двадцать семь отказов, которые она до этого получила. Еще один шаг – и осуществится ее мечта! Больше не придется ссориться с сестрами, уговаривая их позировать, или просить кухарку немного повременить с обедом, чтобы она могла довести до совершенства наброски цыплят или какой-нибудь дичи. Все будет по-настоящему.

– Думаю, тебе придется нанести визит лорду и леди Иде.

Мыльный пузырь ее мечты в мгновение лопнул.

Она уже писала портреты графа и графини раньше, и они висели у них дома. Но ей предстояла самая важная в ее жизни работа, а эти местные аристократы были самыми эксцентричными в Уилтшире. Она не собирается посылать в Вену двойной портрет – «Лорд и леди Иде в костюмах египетских фараонов». Рауль Танберг ославит ее на всю Европу.

– Тебе придется заручиться их согласием, – продолжал Эдмунд Уитфелд.

– Да, я что-нибудь придумаю.

Может, ей удастся заменить портрет. Лорд и леди Иде этого не заметят. Ей нужно лишь их письменное одобрение, а описывать портрет нужды нет.

– Это хорошая новость, Каро, – сказал отец, перечитывая письмо. – Я не хотел тебе ничего говорить, но раз ты получила такое письмо, ты должна знать.

– О чем ты, папа? – У нее что-то сжалось в груди от предчувствия.

– Ничего плохого. Но тебе двадцать три, и твоя мама все время напоминает мне, что у тебя шесть младших сестер, жаждущих выйти замуж. Ради них мы не можем…

– Делать что? Я никому не делаю больно. Это всегда была моя мечта, папа.

– Знаю. Именно поэтому я всегда поощрял и поддерживал твои усилия. Я понимаю, что такое мечта. Все же кое-кому ты наносишь вред. Например, своим сестрам, которым пора выходить замуж. Наше поместье небольшое, доходы ограниченны, а надо выкроить приданое для семи дочер…

– Шестерых, – поправила отца Кэролайн, глотая слезы. Она так ясно представляла себе, чего она хочет, что не учла интересы сестер. Значит, теперь она оказалась преградой на их пути к счастью, как они его понимали. Замужество. – Я просила тебя исключить меня.

– Я это помню, но ты по-прежнему остаешься членом семьи с ограниченными доходами. Краски, холст и…

– Я плачу почти за все это сама, из своих карманных денег.

– Не расстраивайся. У тебя такие хорошие новости. Просто я хотел, чтобы ты знала. Это последний год. Тебе придется принять решение.

– А что случится, если месье Танберг мне откажет?

– Конечно, он не откажет.

– Но все-таки. Что тогда? Отец тяжело вздохнул:

– Тогда к концу лета ты либо выйдешь замуж, либо примешь великодушное предложение лорда и леди Иде стать гувернанткой их детей. Они будут рады, если ты научишь их рисовать.

– Их детей, – эхом отозвалась Кэролайн. Ужас. Другим словом нельзя было описать, что значит учить богатых, избалованных детей рисовать букеты.

– Но теперь-то тебе не надо об этом волноваться. Его слова да Богу в уши.

– Полагаю, что так.

– Умница. Пойду расскажу твоей матери, что тебя почти приняли в студию в Вене. Нам всем станет легче.

Ситуация была хуже, чем она предполагала. Разочарование и унижение от постоянных отказов из-за того, что она женщина, или из-за того, что было много желающих, наконец, просто потому, что она не могла внести вступительный взнос, не шли ни в какое сравнение с тем, чтобы стать гувернанткой. Ей придется отложить кисти и больше никогда к ним не прикасаться. Не будет ни живописи, ни той необъяснимой радости, которую она вызывала.