Шрифт:
– Мамка зарезала петуха. Я очень-очень люблю куриную лапшу. А ты?
– Давай-ка заниматься. Мне некогда.
– И куда ты всё спешишь? У меня во-он сколько свободного времени… День длинный-длинный.
– У бездельников все дни длинные. Вон старухи сидят с утра до вечера на лавочке… Если бы я так посидел, мне бы день показался как целый год.
Виталька открыл учебник.
– Пиши.
Анжелика нехотя достала замызганную тетрадку и чернильницу. Обмакнула перо и посадила кляксу. Лицо её сразу же оживилось, она ловко начала делать из кляксы морковку.
– Знаешь, я сейчас уйду и не буду с тобой заниматься! – рассердился Виталька.
– Виталик, я больше не буду. Я же нечаянно посадила кляксу.
– А морковку зачем из неё делаешь?
Анжелика смущённо сунула в рот палец и посмотрела на Витальку огромными чистыми глазами.
– Ладно, пиши: «Было душно от сладковатой прели палой листвы и дурмана разомлевших трав».
Анжелика, почти касаясь носом тетради, писала: «Было душно от палой листвы и сладкого дурмана трав». Виталька посмотрел в тетрадь и крикнул:
– Анжелика!
Анжелика вздрогнула и снова посадила кляксу.
Виталька хотел отругать её за невнимательность, но что-то остановило его. Точно молния, пронзило его острое чувство жалости.
Он осторожно закрыл Анжеликину тетрадь и попросил:
– Спой, Анжелика.
– Ой, Виталик! Ты такой хороший. Просто не знаю, какой хороший.
Анжелика влезла на табуретку, сняла со стены отцовскую гитару.
Её смуглые пальцы проворно заплясали на струнах. Гитара запела ярко и звучно. Чистые стройные аккорды заполнили комнату.
Виталька несколько раз пробовал играть на гитаре. Получался лишь бессвязный тусклый гул. А у Анжелики струны звенели радостно и стройно. Глаза её блестели и чуть косили от восторга. Чёрные брови то сосредоточенно хмурились, то в радостном изумлении прыгали вверх. И Виталька почувствовал самую настоящую злобу к её матери за то, что она остригла Анжелику. «Эти родители делают, что хотят. Остригли девочку, как овцу. Ходит теперь в фуражке – чучело чучелом».
Анжелика пела, и блестели её зубы. Слух у неё был острый, как, у кошки. Она с первого раза запоминала любую мелодию. Мать не разрешала ей включать радио и слушать музыку. Так она наказывала Анжелику за плохую учёбу. И Анжелика каждый вечер бегала к дому Лены. У Лены была радиола и много пластинок. Анжелика все вечера простаивала у изгороди, спрятавшись в кустах. Прибегала домой поздно и получала от матери взбучку. И всё-таки мать у неё была хорошая.
Анжелика пела всё, что хотел Виталька. Её пальцы сами находили звучные аккорды, а тоненький голосок выводил мелодию с захватывающей чистотой. В посёлке не было музыкальной школы, а то бы Анжелику сразу же приняли… Анжелика говорила, что осенью совсем другие звуки, чем весной. Виталька на это раньше как-то не обращал внимания. Но слова Анжелики запомнил. Послушал, как звучит весна и как звучит осень, но разницы так и не уловил.
Анжелика устала петь, положила на колени гитару. Над её бровями проступили капельки пота.
– Давай немножко позанимаемся, Анжелика, – сказал Виталька. – Ведь надо. Что поделаешь?
– Ну ладно, – согласилась Анжелика. – Только слова поищи полегче. Хорошо?
– Хорошо, – улыбнулся Виталька.
– А как там наша собачка?
– Спит.
– Мы её воспитаем, чтобы она была добрая-добрая, правда?
– Ну конечно же. Будет добрая.
6
Через две недели Виталька стал кормить щенка сырым воробьиным мясом. Для охоты на воробьёв он брал у Марата воздушное ружьё. Когда Виталька стрелял, Марат смотрел на него с немым восхищением.
– Как ты в них попадаешь? – спросил он. – Я за год не мог убить ни одного воробья.
Виталька рассмеялся. Он вынес из дома зеркало и дал его Марату. Потом вставил в щель доски на сарае десяток спичек и попросил Марата подержать зеркало. Глядя в зеркало и направив ствол ружья назад через плечо, сбил одну за другой все спички.
За этим занятием застал их дед.
– Фокусничаешь? – хмуро сказал он. – В цирке, что ли, готовишься выступать?
Виталька глянул на деда и едва не выронил ружьё. Глаза старика ввалились, под ними легли чёрные круги, борода и лицо были покрыты пылью, из разбитых сапог выглядывали концы грязных портянок. Он пошатывался от усталости. Рюкзак снял с трудом, словно тот был наполнен свинцом и припаян к спине. Виталька подхватил рюкзак, помог деду снять с плеча карабин. Быстрым взглядом оглядел его патронташ. Все патроны были на месте. Все до одного. Потом стянул с деда сапоги, размотал портянки и испуганно отшатнулся – ноги старика были в крови.
Дед сидел на крыльце, тяжело прислонившись спиной к косяку двери. Уходил он в новых крепких сапогах… Сколько же он прошёл за полмесяца?
– Мать дома? – спросил дед.
– Ушла на ферму.
– Как щенок?
– Хорошо. Уже кормлю сырым мясом.
– Ну-ну. – Дед устало закрыл глаза.
Виталька притащил таз с холодной водой, ополоснул ноги старика, смазал сбитые места йодом. Старик даже не шевельнулся.
Виталька принёс из комнаты чистую тряпку, чтобы перевязать деду ноги, но тот открыл глаза и сказал: