Брукс внял предупреждению. Жене же его оставалось только сетовать на то, что ни у кого не нашлось времени и желания саму ее предупредить обо всем. С глаз ее спала не столько пелена, сколько плотно закрывавшие их ставни: супружеская жизнь, оказывается, включала в себя вещи, о существовании которых она даже не подозревала. Слишком поздно она пригляделась к супружеской жизни своих родителей и впервые постигла ее суть: поняла, каким она была бездушным, напрочь лишенным взаимной любви и уважения, формальным соглашением. Слишком поздно увидела она своего отца новыми, обновленными глазами, как увивался он вокруг какой-нибудь смазливенькой юбки, слишком поздно поняла, где он пропадал и чем занимался в те ночи, когда не появлялся дома. Каков тесть, таков и зятек, язвительно думала она. Но более важным был другой факт: какова мать, такова и дочь. Теперь у нее было более чем достаточно оснований точно ее копировать. Как она злилась! На свою мать, на своего отца, на своего мужа, на себя. Меня обокрали! – хотелось ей кричать во все горло. Никто не догадался объяснить мне того, что действительно имеет значение! Ну если то, чем я занимаюсь, и есть жизнь, тогда, да поможет мне Бог, как и мама, я попытаюсь мужественно сносить все напасти. Нью-йоркская квартира ее была точной копией дома Морпетов, ей удалось даже приобрести небольшое поместье в десяти минутах езды от «Иллирии», которое она начала переделывать в стиле имения матери.

Когда отец намекнул, что очень хотел бы стать дедом, Диана хладнокровно вычислила время своей овуляции, приняла небольшую порцию виски, чтобы было не совсем уж тошно, и совратила своего мужа. В должное время забеременев, она произвела на свет прелестную девочку, весившую семь фунтов, которую назвала Оливией Банкрофт Гамильтон. Брукс и Билли были ею весьма довольны, и все вокруг говорили, что супружеская жизнь несомненно пошла Диане на пользу.

– Истинная дочь своей матери, – говорили они. – Теперь у Ливи наконец-то проявилась реальная соперница...

Но у Тони, как всегда, было особое мнение на этот счет. Отведя Роз в сторонку во время церемонии крестин дочери Дианы, она заметила:

– Я знаю, все только и твердят, что супружество пошло на пользу Диане, но по мне, так лучше держаться подальше от такой пользы.

– То есть?

– Именно она, эта польза, повинна в том, что Диана превратилась в стопроцентную, трижды отдистиллированную сучку.

– Понятно, что ты имеешь в виду, – согласилась с ней Роз. – Но в данный момент у нее такой вид, будто ее заново опрыскали. – Роз помолчала, потом добавила: – С другой стороны, мама тоже выглядит не лучшим образом, но у нее это потому, что что-то в ней погасло. – Она посмотрела своей тетке прямо в глаза. – Она так и не соглашается обследоваться у врача?

– Ей пришлось это сделать, когда она заболела пневмонией.

– Когда это случилось? – вид у Роз был явно напуганный. Она все еще жила во Флоренции и ее визит в Лондон просто удачно совпал с данным семейным торжеством. Она ничего не знала об ухудшении здоровья матери, если не принимать в расчет того, о чем ей намекал Джеймз во время свадьбы Дианы. На что, со стыдом призналась она сама себе, она совершенно не обратила внимания.

– В прошлом году, они с Билли путешествовали на яхте Ниарчоса, когда у нее вдруг понялся сильный жар – температура подскочила до ста четырех, и она с трудом могла дышать. Вертолетом ее отправили в больницу в Сардинию, и там-то и обнаружили пневмонию. Билли свез туда врачей со всех концов света, но они только подтвердили ранее поставленный диагноз, тогда он привез ее в Лондон, и новая армия врачей занялась тщательным ее обследованием – рентген, анализ крови, ну и так далее, все, что полагается в таких случаях. Они посоветовали ей бросить курить. Как видишь, она не сделала этого. – Тони помолчала. – У нее какой-то странный, навязчивый кашель. Рентген ничего не выявил, а кашель все никак не проходит. Я предложила, чтобы ее осмотрел мой личный врач – он хоть и грубиян, но ему единственному я бы доверила свою жизнь. Но она отказывается. Говорит, что на ближайшее будущее с нее достаточно докторов. – Вторая пауза Тони была значительно длиннее первой. – У меня неприятное ощущение, что она весьма ошибается на этот счет.

Тони не отвела взгляда от потрясенной Роз.

– Ливи очень сильно похудела. Больше, чем она может себе позволить. О, она умеет здорово это скрыть – там, где дело касается выбора одежды, ей нет равных – но, по моим подсчетам, она уже потеряла около десяти фунтов, а так как речь идет о женщине, которая в течение тридцати лет не отклонялась в ту или иную сторону более чем на один фунт, такое не может не настораживать.

– Меня тоже, – откликнулась Роз.

– Тогда почему бы тебе не попытаться поговорить с ней?

Роз отрицательно покачала головой.

– Я последний человек, которого она станет слушать. Наши жизни слишком долго не соприкасались.

– Тем не менее она тобой очень интересуется – более того, проявляет прямо-таки поразительную заинтересованность. Когда из печати вышла твоя книга, она очень этим гордилась. Купила сразу сто экземпляров, чтобы дарить своим друзьям.

Роз ошеломленно поглядела на нее.

– Мне даже трудно себе представить, что моя мать может интересоваться искусством.

– Она всегда им интересовалась, – сказала Тони. – И даже немного рисовала.

Роз была поражена.

– Мама!

– Ты еще многого не знаешь о своей матери, – не без ехидства ответила тетка. – Мне кажется, вам обеим давно уже пора сесть рядком да поговорить ладком.

– Да мы вообще с ней толком никогда не говорили; первый раз это было, когда я высказала ей все, что думала о своем дебюте.

– Тогда почему бы не попытаться заполнить этот пробел? Мне кажется, ничего другого она так сильно не желает. Диана у нее все время под рукой, а Дэвид... Ладно, Бог с ними, скажем просто: она ужасно бы обрадовалась, если бы первый шаг сделала ты сама. Тебе это еще под силу. А вот способность твоей матери на эмоциональное проявление своих чувств уже давным-давно атрофировалась. – Тони в упор посмотрела на племянницу. – Она прекрасно сознает, что в своем норковом благополучии все эти годы живет в самой настоящей тюрьме, но она не из тех, кто будет рассказывать об этом каждому встречному и поперечному: нам с детства вбили, что свои проблемы мы должны решать сами. Вот уже несколько лет подряд, регулярно, дважды в неделю, твоя мать ходит на прием к психиатру, но так и не может избавиться от внутренних переживаний.

– К психиатру! – поразилась Роз. Дело действительно принимало критический оборот, если ее суперрациональная мать вынуждена была обратиться к помощи психиатра.

– Ей только и осталось: либо сойти с ума, либо найти хоть кого-нибудь, кто бы выслушал ее. А кто сделает это лучше других, если не тот, кому за это хорошо платят? У твоей матери никогда не было трудностей с наемной рабочей силой – трудности у нее возникают всякий раз, когда она имеет дело со своей плотью и кровью, своими детьми. И почему бы тебе первой не сделать шаг в ее направлении? Не слишком ли надолго затянулось ваше странное отчуждение?