Примерно в таком духе преподобный Ассорти продолжал разглагольствовать на протяжении стандартной рекламной паузы, после чего члены общины по одному начали выходить на помост и перечислять свои достижения за прошедшую неделю. Они рассказывали об успешно завершенных аудиторских проверках, дописанных сценариях, о достижениях «предварительных договоренностей» с продюсерами по поводу очередного проекта и даже о подписанных контрактах. Каждого прихожанина преподобный Ассорти хвалил и воодушевлял и всякий раз заканчивал словами: «Воистину ли вы цените то, чего достигли благодаря нашему духовному партнерству?»

Ценили, ценили, а как же иначе?

— А как всем нам хочется верить в это! Ибо только через посредство нашей неустанной веры в вас рассеивается пелена иллюзий, и ваши глаза становятся способны ясно разглядеть то число очков, которое принесет вам радость в этой жизни и безмятежность — в будущей.

О, конечно, все они хотели удостовериться в том, что вся община верит в них.

— О, если бы нашелся какой-то способ, какой-то символический жест, с помощью которого вы могли бы здесь, сейчас, сегодня, перед всеми нами продемонстрировать доказательство вашей искренности, дабы наша вера в вас укрепилась!

И конечно, и способы, и доказательства нашлись.

Дов наблюдал за тем, как каждый из тех, кто успешно добавил очки к своему текущему счету, переходил из рук преподобного Ассорти в объятия храмовых дев — стайки красоток с листьями пальмы первенства в руках, которые отводили осчастливленных членов общины в сторонку и старательно регистрировали «символические жесты», выражавшиеся в виде перевода кругленьких сумм на счет преподобного Ассорти. Но почему-то, даже осознавая тот факт, что немалая доля от этих сумм окажется в руках у «Э. Богги, Инк.», Дов ощущал некие угрызения совести.

И все-таки...

И все-таки, невзирая на четкую, ясную, откровенную показуху, царившую в храме преподобного Ассорти, несмотря на то, что его духовная «доктрина» представляла собой всего-навсего жуткий, жеваный-пережеваный компот из рыночного варианта дзен-буддизма и дворовой версии даосизма, а также на то, что его методы совращения паствы не оставляли никаких сомнений в продажности, — так вот, невзирая на все вышеуказанное, Дов все равно ощущал могущественную эманацию магической силы, исходящую от общины.

«Они верят во всю эту дребедень! — догадался он. — Они на самом деле во все это верят, а искренняя вера — один из самых главных источников волшебства. Разве я вправе всерьез винить преподобного Ассорти за то, что он знает своих прихожан как облупленных, что он дает им то, чего они хотят, больше того — то, в чем они нуждаются? Конечно, у большинства из них в голове кисель, и преподобный Ассорти играет на этом и то и дело подыскивает новую упаковку для одного и того же старого доброго товара, дабы не потерять аудиторию. Он умница, они счастливы до соплей, „Э. Богги, Инк.“ получает свою долю прибыли, но...

... но разве на самом деле нам нужно приобретать богатства таким способом?

Разве мне нужно становиться главой корпорации, имея поддержку со стороны кого-то вроде преподобного Ассорти? Даже если бы все это не пахло так дурно, разве бы я пожелал остаться хоть в мизерном долгу перед преподобным Ассорти?

Служба была в самом разгаре. Дов встал, подошел к преподобному, промямлил что-то насчет сообщения на пейджер, связанного со срочным вызовом, и скоропостижно ускользнул.

Дов, всегда любивший уточнять, сожжены ли за ним мосты, или они, напротив, находятся в превосходном рабочем состоянии, позвонил преподобному Ассорти из кофейного бара в аэропорту. Разговор у них получился самый что ни на есть сердечный. Преподобный был — сама доброта и понимание. Он целиком и полностью поддержал мнение Дова о том, что им непременно нужно будет встретиться, продолжить и завершить деловой разговор в другой раз — с помощью телеконференции. Он заверил Дова том, что вся община будет молиться за выздоровление Эдвины или за ее мирную кончину — в зависимости от того, какой путь для нее определила вселенная. Недолгая беседа с преподобным Ассорти оставила у Дова теплое, уютное чувство, хотя тут дело скорее было не столько в преподобном, сколько в том, что Дов нечаянно пролил немного кофе себе на брюки на самом видном месте.

Дов ожесточенно вытирал ширинку очередной бумажной салфеткой, когда Амми вдруг настойчиво завибрировал у него под рубашкой.

— Ну, что еще? — сердито осведомился Дов, вытащив из-за ворота разбуянившуюся побрякушку.

— О, ничего особенного, — протянул Амми. — Я, видишь ли, просто подумал, окончательно ты сбрендил или нет, когда опрометью ускакал от преподобного Ассорти. Ты небось думаешь, что этот парень не увидел тебя насквозь и не распознал твое, шитое белыми нитками объяснение типа: «Прошу покорно простить меня, но мне надо бежать, потому что я оставил кошку на плите!»? Может быть, ты думаешь, что он — из тех людей, которых просто хлебом не корми, а дай им, чтобы их почаще бросали, типчики вроде тебя, которых внезапно охватили — мамочки родные! — морально-этические соображения?