— Да каким еще друзьям?! — пискнул Тум-Тум. Мистер Боунс метнул в сумку свирепый взгляд, и Пиц только рассмеялась.

— А знаете, он прав, — сказала она. — У меня не друзья, а сплошные деловые знакомые.

— Но разве нельзя иметь и тех, и других? — Мистер Бонус ласково погладил ее руку. — Вы просили меня, чтобы я вам рассказал, чем занимаюсь, о той дороге, которую для себя избрал. Эта дорога начинается далеко отсюда, в Матери-Африке. Во времена племенных войн одни чернокожие крали других чернокожих мужчин и женщин и отводили их к тем чернокожим и смуглым людям, которые обитали в странах мечетей и минаретов. Эти работорговцы, в свою очередь, переправляли их на побережье и отдавали их тем людям, которые молятся в церквях. Наконец, после долгих дней и ночей немыслимых страданий эти несчастные украденные души пересекали океан и оказывались на этой стороне, и тут их приводили на невольничьи рынки на продажу. У них отбирали все — одежду, родных, свободу и даже имена. Что еще можно было отобрать у них? — Он сгорбился в кресле, закрыл глаза и устало выговорил: — Только их богов.

— Ой, будет вам! — воззвал к старику Мишка Тум-Тум, подтянувшись вверх и ухватившись за ручки дорожной сумки Пиц. — Вот этого-то как раз ни у кого не отнимешь!

— Да? Ты так думаешь, petit? — с печальной улыбкой спросил мистер Боунс. — Да, конечно, а как еще ты можешь думать: ведь у тебя вместо мозгов — опилки. Ласковыми речами порой некоторых людей можно увести из одной веры в другую, но меч, хлыст и огонь работают быстрее. Когда мои предки попали сюда и попытались удержаться хотя бы за то единственное, чего у них не отняли физически, им твердили, что почитание этих божеств, как и почитание предков, — невежество, примитивность, зло! Их наказывали за это — и говорили, что для их же блага, для блага их бессмертной души. Вот так они узнали о том, что ваша бессмертная душа — это всего лишь другое название спокойствия вашего хозяина.

— Работорговцы боялись своих рабов?

Для Мишки Тум-Тума это оказалось новостью. Мистер Бонус кивнул.

— Они уговаривали себя, успокаивали мыслью о том, что оказали нам потрясающую услугу тем, что привезли в свою страну, кормили и одевали по своему вкусу. И они никак не могли понять, почему же мы не благодарны им за все эти милости. Наша неблагодарность была еще одним доказательством нашего дикарства, а ни один умный человек не станет доверять дикарям, которые шепчутся у него за спиной, хранят какие-то тайны и совершают диковинные ритуалы, во время которых проливается кровь. Шепчутся-то наверняка о нем, а тайны — наверняка заговоры, а пролиться очень скоро может его собственная кровь!

— Bay. Вот это, я вам доложу, паранойя так паранойя.

Медвежонок перевесился через край сумки и ухватился за юбку Пиц. В конце концов она взяла его и усадила к себе на колени, откуда ему был лучше виден мистер Боунс.

— Если за тобой и вправду охотятся, то это вряд ли назовешь паранойей, — проговорила Пиц, рассеянно гладя медвежонка. На пол упало несколько песчинок из аризонской пустыни. — Просто хозяева думали, что рабы не имеют никаких причин желать их смерти. Они искренне считали, что не сделали ничего предосудительного. С каких это пор честная покупка фермерского инвентаря или предметов домашнего обихода стала считаться преступлением? Ну, то есть они на рабов так смотрели и так о них рассуждали.

— Значит, это не то же самое, как тогда, когда ты думала — ой, сколько раз так бывало! — будто тостер вознамерился тебя прикончить, потому что он не «выплевывал» хлеб и тебе приходилось выковыривать его вилкой?

— Заткнись, Тум-Тум! — Пиц терпеть не могла, когда ей напоминали о ее неудачных сражениях с бытовыми приборами. Мистеру Боунсу она сказала: — Пожалуйста, продолжайте.

— Осталось не так много. Люди не пожелали расставаться с тем единственным, чего, как они думали, у них отобрать не сумеют, а хозяева изо всех сил постарались доказать им, что они ошибаются. На любые проявления прежнего, африканского образа жизни смотрели как на грех, богохульство, измену и опасность для власть предержащих. Любые попытки людей поклоняться тем, кому они хотели поклоняться, жестоко пресекались. Со временем все рабы стали добропорядочными христианами, а хозяева облегченно вздохнули, радуясь хорошо сделанной работе. Сколько душ было спасено из мрака дикарства, убережено от ада! — Он покачал головой. — Они так и не узнали.

— Так и не узнали о чем? — полюбопытствовал Мишка Тум-Тум.

— О том, что древняя вера жива. О том, что люди продолжали поклоняться богам своих предков, как то делали их предки. Как просто оказалось провести рабовладельцев! Если ты не можешь принести жертву богине — боишься, что господин увидит и побьет тебя за это, — так пади на колени перед изваянием какой-нибудь святой, и тогда господин не тронет тебя, он решит, что ты хороший, послушный раб. А святых было так много — было из кого выбрать! Вот так люди научились тому, как сберечь свои божества поля и леса, земли и воды, железа и воздуха. Надо было просто найти подходящего святого-покровителя, в чьи одежды можно облечь свое божество.

Мишка Тум-Тум без стеснения присвистнул.

— Вот это я понимаю! Святые-прикрыватели!

— Тише, трещотка, — любовно одернула его Пиц.

— Ну, chere [66] , достаточно ли вы узнали? — осведомился мистер Боунс. — Довольны?

— Но о том, чем вы занимаетесь, вы пока не говорили. А ведь дело не только в уроках истории, верно?

— О, можно и так сказать. Есть разные ритуалы, есть заклинания, есть имена всех духов, добрых и злых, которые следует заучить. Но ведь вам все это вряд ли нужно.

— Если бы я хотела только шапочно познакомиться с той дорогой, по которой вы идете, мистер Боунс, я бы купила руководство. Моя мама умирает. — У нее дрогнул голос на последних словах. — Она покидает меня, а я ни разу не пыталась узнать о ней побольше, когда была такая возможность. Теперь я поняла главное: она создавала «Э. Богги, Инк.» не только как средство получения капитала. Она трепетно относилась к древним обычаям, к тем религиям, которые корнями уходят в землю. Она исследовала такие религии, она изучала их, она соединялась с ними, она понимала, почему теперь — более, чем когда-либо — они так необходимы всем нам.