Лебединая дева зашипела, точно рассерженная гадюка, и раскинула руки. Черным полукружием взметнулся плащ.

— А зачем Витбью вообще говорить со смертными? — сварливо осведомилась она. — Воровской народец! Неблагодарные! Уродские людские слова недостойны лебединых уст. Хоойссс шошалнай соуена вай махаан! Однако из почтения к дивному владыке лебединая дева скажет кое-что девице, что умеет говорить только на одном языке.

Морраган пронзил Витбью тяжелым взглядом.

Вспомнив о том, что находится в обществе особы королевской крови, она притихла, смирив природную неприязнь, но в птичьих глазах все еще посверкивали опасные огоньки.

— Подумай, — сказала она, — как Благородные могут относиться к твоему низменному народу? Людям, что поедают оболочку пищи, пожирают плоть лебедей и прочих тварей, глотают разбухшие в озере корни растений! Людям, что обедают мертвечиной, а потом еще смеют давать вещам названия! Как может аристократ влюбиться в свинью?

— Торн преломлял со мной хлеб, — возразила Ашалин-да, — Мы много раз ели вместе!

— Чары Дивных легко отведут глаза глупым смертным! — парировала Витбью. — Неужто Вахгил и в самом деле своими собственными глазами видела то, о чем говорит? Ее спутник вкушал лишь торад, а кошал отбрасывал прочь. Или же гпораду была придана видимость обычной еды.

И правда! Теперь мне вспоминается, что я ни разу не видела, как Торн на самом деле подносит пищу ко рту.

— А лебеди роются в грязи, выискивая червяков, — яростно заметила Кейтри. Удар тяжелого плаща сбил ее с ног.

— Не смей вымещать злобу на ребенке! — вскричала Ашалинда. — Витбью, прежде ты была нам другом — скажи, если Светлые и правда считают нас такими грязными и мерзкими, зачем тогда крадут нас?

— Да точно так же, как люди заводят себе четвероногих друзей и вполне неплохо к ним относятся, так и Дивные могут развлечься обществом людей, — небрежно отозвалась лебединая дева.

Присутствующая при этой сцене нежить разразилась хохотом, воем, пронзительными воплями и мяуканьем.

— Нет! Ты ошибаешься! — не сдавалась Ашалинда, однако голос ее звучал еле слышно.

Девушку одолевали гнетущие сомнения.

— Кто, кроме неопытной глупой девушки, мог бы поверить, что высший из высших возьмет себе в жены простую смертную? К каким еще нелепейшим выводам привело Вахгил ее суетное тщеславие?

— Нет!

— Все эти лебединые увертки столь же нарочиты, как прежняя манера говорить! — обвиняюще выкрикнула Кейтри. — Она говорит сплошными вопросами, сплошные «если бы да кабы». На самом деле она ничего толком и не сказала!

— Порою бессмертные все же вступали в брачный союз со смертными, — продолжала Витбью. — Чаще всего по принуждению, когда люди крали у них волшебный плащ или кожу. И все эти браки обречены были на трагедию — разве Вахгил не слыхала?

— Не стану больше ничего слушать! — Тахгил-Ашалинда заткнула пальцами уши. — Уходи! Убирайся прочь, лебединая дева! Прежде я думала, ты добра ко мне, но теперь понимаю, что ты всего-навсего старалась заманить меня в паучьи сети. Ты предательница!

— Вистхай! Вахгил ошибается в Витбью, — вздохнула прекрасная колдовская дева, — ибо лебедь сейчас говорит лишь затем, чтобы помочь злополучной смертной, сорвать с ее закрытых глаз завесу водорослей. Все, что делала лебедь, она делала лишь из добрых чувств. Если Вахгил не испытывает благодарности к Витбью, это воистину грустно.

И она удалилась, грациозно кутаясь в плащ.

— Ну что, теперь ты понимаешь замысел Ангавара? — тихо осведомился принц Морраган, придвигаясь к девушке.

Но Ашалинда, уязвленная в самое сердце, не могла ответить. Эмоции душили ее. Охваченная горем, она закрыла глаза. А когда открыла их, дубовая роща и волшебный народ уже исчезли. Вокруг снова простирался многоколонный чертог. Мраморный пол усеивали сухие листья и золотая пыльца. Из всей толпы гуляющих здесь оставались только она, Кейтри и Тулли. Инкрустированный столик, расколотый в щепы, валялся на полу, зеркало разбилось миллионом мелких осколков.

В тенях еще звенело эхо приказа:

— Ты будешь искать снова, Элиндор.