Странные сокол, пес и конь.

Странная охотница, сама служившая добычей.

Верхом на водяном коне — какой смертный доселе столько удерживался на подобном сиденье? Со спины скакуна, созданного из холодных течений и быстрых струй, трюков и уловок, обтянутых шкурой цвета блестящих морей полуночи. Все кругом выглядело совершенно иным. Тахгил-Ашалинде Казалось, будто они мчатся через другой мир — мир теней и искрящегося сияния, раздуваемого мехами шанговых ветров.

И если во время этой бешеной скачки девушка вообще способна была что-либо обдумывать, если смутные мысли и чувства, проносившиеся у нее в голове, могли сложиться в более или менее связную последовательность, она гадала — возможно ли, что Торн, несмотря на все грозящие ему страшные опасности, еще жив. Если да — то искать его следовало скорее всего именно в Намарре. И едва глупая, совершенно безосновательная надежда разгорелась в неразумном сердечке Тахгил, девушка с новым жаром устремилась в этот дикий новый поход.

Они странствовали по тайным тропам, ибо Дикая Охота вновь вылетала каждую ночь, оглашая пронзительными воплями ночной горизонт. Извилистым, укромным путем они преодолели уже более пятисот миль — пятисот миль по диким и глухим землям. Пять раз огромное око восходящего солнца, видело, что странная четверка — смертная девушка и три колдовских существа — снова преодолела более ста миль, а ведь летние ночи так коротки. На двенадцатый день грианмиса путники достигли Фирзенхолта. Но там-то, на границах этого края, у первых подстриженных кустов они вынуждены были остановиться.

Перед ними на много миль тянулись переплетения густых и высоких зеленых изгородей из самшита, можжевельника, туи, кипариса и благоуханного лавра. Взгляд чужестранца в первый момент просто потрясали правильные формы кустов, обычно несвойственные дикой природе. На самом деле ветки объедали существа, населявшие Фирзенхолт-Хэйторн, — эти мелкие зверьки, челюсти которых до крайности напоминали садовые ножницы, предпочитали нежные молодые побеги, а поскольку ели они на ходу, а передвигались либо по прямой, либо описывая правильные кривые, то там, где они прошлись, оставались обровненные кусты — преимущественно в виде геометрических фигур и линий: кубов, пирамид, спиралей, клиньев, зубчиков. Порой эти фигуры и линии складывались в сложные последовательности, порой образовывали крепостные стены с бойницами и зубцами, но чаще всего — просто-напросто глухие и ровные заборы аккуратной зелени.

На этой северо-восточной окраине Эльдарайна кусты были обрезаны в основном в форме высоких волчков, уходящих корнями в землю. Длинные ряды таких вот забавных гигантских волчков шли себе по прямой, пока не натыкались на какое-нибудь непреодолимое препятствие вроде гранитного выступа или пласта вязкой глины, а там сворачивали и устремлялись в новом направлении. Складывалось впечатление, будто все эти аккуратные посадки — работа рук какого-то ревностного, но чудаковатого садовника, воплотившего в Фирзенхолте свои понятия о симметрии. Длинные аллеи и короткие авеню разветвлялись или оканчивались тупичками, кольцевыми дорожками или внезапной серией поворотов.

Прямо под зелеными стенами меж хиловатых стволов кустарников тянулась система узких туннелей и грязных земляных ходов, где было под силу протиснуться разве что лисице — да и той пришлось бы прижимать уши, чтобы не ободрать их о ветви. Часть местных обитателей передвигалась по этим тропинкам, другие — мелкие пташки, белки и прочие существа — жили вверху и прыгали по верхушкам древесных волчков.

Вот таким был Фирзенхолт.

В сумерках Тахгил сидела около тускло поблескивающего озерца, по берегам которого росли деревья. Тонкие длинные пальцы девушки обхватили шар хлеба Светлых, что лучился мягким пастельно-розовым сиянием под пологом продолговатых ивовых листьев. Смеркалось. Тающее вечернее солнце коснулось края мира и плавно скользнуло вниз. И в ту же секунду ивовые ветви, тонкими струями дождя спадавшие в озерце, вздрогнули, уловив волнение в глубине спящих вод.

И столь же внезапно причина этого волнения появилась над гладью пруда, разбив зеркальную поверхность. На ощеренной конской морде белели мрамором белки закатившихся глаз, уши были прижаты к черепу, а в струящуюся гриву вплетены стебли водяных трав. Верхняя губа зловеще приподнималась, обнажив полоску острых, как могильные камни, зубов.

От неожиданности Тахгил отскочила назад и упала.

— Не терпится прокатиться? — невинно поинтересовался найгель, подтягиваясь на копытах на берег озерца.

— Я бы с радостью, — ответила Тахгил, поднимаясь, — но тут не особо покатаешься.

— Ах да, я и забыл.

Найгель покосился на высокие крепостные стены Фирзенхолта, угольно-черные на фоне последней бледно-магнолиевой дымки заката.

Он прихлопнул хвостом воображаемую муху. Тахгил ждала предложений, как же им двигаться дальше, но предложений не воспоследовало.

— А нельзя как-нибудь в обход?

— С юга стоят непроходимые чащобы. С севера — горные хребты. Ни там, ни там нам не пройти.