Словно Пряжка отпустила меня, отгородилась стеной и все ее страшные тайны стали мне до фонаря.

Я бесцельно побрела по ничейной земле. Нашла под пригорком, на котором кучковались молодые осинки и березки, ямку, заполненную прошлогодней, припахивающей сушеными яблоками листвой. Северная стена, несмотря на все свои претензии, не могла заслонить солнца. Деревца стояли еще лысые, почки только-только начали набухать.

Солнце уже поднялось высоко и пригревало залежи листвы. Я устроилась в этом листвяном гнезде, подставила лицо солнцу, закрыла глаза…

Ко мне пришла Ракушка.

В пансионате я никогда не могла ее увидеть, представить, будто я дома. Словно не пускала Пряжка на свою территорию ненужных воспоминаний, не давала расслабиться, заставляя даже во сне выставлять локти, обороняться от ее власти.

А тут я снова услышала море, уловила его запах. Ракушка пришла ли ко мне, или я пришла в Ракушку, но ноги понесли меня по знакомой мощеной улице Старой Яблони, поднимающейся в горку от бухты. Ползли по светлым стенам домов вьющиеся розы, темнел, оплетая балконы и беседки, плющ.

Я дошла до дома, тихонько вошла… Мама пекла на кухне пирожки, папа возился в саду…

Поблескивали буквы на корешках книг, стоящих на занимающей всю стену полке, я медленно разбирала такие привычные названия: "История Чрева Мира", "Жизнеописания", "Судоводная астрономия", "Признаки бури", "Метеорологика", "О небесных явлениях", "К потерпевшим кораблекрушение". Лежали на столе рукописи и морские карты…

Комната сестры, пустая. Моя комната. Пустая. Я открыла дверь, тихонько скользнула под легкий полог своей кровати, который в детстве всегда казался мне парусом. Закрыла глаза…

Я спала в ворохе листвы до тех пор, пока солнце не переместилось и не перестало освещать пригорок. Без него сразу стало холодно и сон пропал. Зато появилась и загудела внутри злость, обида и возмущение.

Янтарный появился вечером, как и обещал. Принес мой дорожный мешок.

– Давай я проведу тебя обратно, спрячу в казарме, – предложил он. – Ребята не выдадут, не бойся.

– Не надо.

– Не хочешь, не надо. Тогда постараюсь носить тебе еду, хотя бы через день, а там, глядишь, и придумаю, как выбраться.

– Не надо.

– А что тебе надо?! – закричал разгневавшийся Янтарный.

– Уходи из Пряжки! – попросила я. – Уходи. Пряжки не будет.

– Ты сошла с ума? – коротко спросил Янтарный.

– Не знаю, – честно ответила я. – Знаю, что Пряжки не будет. Не хочу, чтобы ты погиб.

– Ты и обычно-то была ненормальная, а сейчас сама себя переплюнула! – сделал вывод Янтарный.

Я пожала плечами. Почему так говорю, почему не принимаю его помощь – не знала. И знать не хотела.

Не отвечая ему, я растянула завязки дорожного мешка, достала все припасенное для побега, выложила на землю. На дне дожидался меня легионерский костюм.

Уже не придавая никакого значения тому, что Янтарный стоит рядом и смотрит, я с наслаждением стянула пансионатские тряпки, решительно оставшись голой. И с радостью наподдала им ногой, отправив в ведущий к потайной двери овраг.

Затем надела самое дорогое из продававшегося в Хвосте Коровы белье, натянула узкие лосины, кожаную куртку. Надела сапоги. На украшенный металлическими заклепками пояс повесила ножны с кинжалом из могильника Молниеносного. Застегнула пояс на талии.

Вроде бы все, но что-то тревожило.

Вспомнила и сорвала с волос серый суконный бант, который, по мнению пансионатского начальства, несмотря на свою сиротскую стоимость, страшно нас украшал, отправила его вслед за приличными юбками и башмаками с устойчивым каблуком.

Волосы радостно рассыпались по плечам и спине. В который раз подумала: как странно, у сестры волосы светлые, у меня темные. У нее глаза темные, у меня светлые. Она больше в папу, я в маму. А голоса одинаковые.

Ну что же они там в столице так сплоховали!.. Не такие уж мы, видно, и Умные…

– Тебе так больше идет, – вдруг сказал Янтарный. – И голова стала вся пушистая, раньше не так было.

Он повернулся и пошел оврагом к потайной двери.

Я постояла у края оврага, наблюдая за тем, как закрывается дверь в Пряжку.

Потом вернулась к мешку, собрала в него все вещи и перетащила мешок к ямке с листьями. Помянув добрым словом Ряху, принялась надувать сосватанную им шкуру.

Управилась я только к ночи, когда уже вовсю светила и над Пряжкой яркая луна. С ней спорило ущелье – в глубине его тоже что-то светило. Драконы еще не летали.