Ветер надувал паруса кораблей. Драккары скользили по волнам, словно коньки по льду. На корабле Орма шел и Харальд Элларсон — его не удалось убедить остаться в Йорвике. Правда, грести он не мог — этого ему не позволяли. Остальные викинги работали так, как только северные воины умеют работать. Едва ли на три часа Орм позволял своим воинам забыться сном, только ночью корабли приставали к берегу, и для викингов готовили горячее. И все уже смирились с тем, что, видимо, до самого дня битвы предводитель не позволит толком передохнуть. Но у Бервика Регнвальдарсон приказал остановиться задолго до темноты и сказал, что корабли не выступят раньше рассвета. Почти все, кто не должен был по жребию готовить костер и пищу, повалились на землю и тут же уснули.

— Ты изнуришь их, — сказал Кадок Орму. Он мало работал на корабле, потому что ничего не понимал в драккарах, и потому обычно высыпался на палубе, днем. Потому и не торопился пристроиться отдохнуть. — В бою у тебя будут не воины, а тряпки.

— Ерунда. Я, конечно, не матушка, но в море и ветре кое-что понимаю. Ближайшие три-четыре дня ветер будет хороший. Ребята отдохнут сперва здесь, а потом в пути.

— Не опасаешься бури?

— Нисколько. Мы, нордманн, не боимся бурь. Чего их бояться? Надо только уметь себя вести.

Орм дернул плечом и направился в сторону города. Кадок следовал за ним. Орм потолкался на базаре, расспрашивая о Северных островах и Хьяльтланде, но слишком не задержался. У него на лице царило ровное выражение, по которому нельзя было сказать, что сердце его что-то гложет — по нему вообще ничего нельзя было сказать.

А потом он двинулся вон из города — Кадок шел за ним, на всякий случай ощупывая меч на поясе — и задержался близ постоялого двора неподалеку от ворот. Постоялый двор — громко сказано. Домишко, где могли бы найти приют путники, скорее напоминало очень приземистую и узкую землянку, и поместилось бы там, наверное, не больше десятка постояльцев. Пока лето, жена хозяина этой корчмы готовила снаружи, под навесом, а как она выходила из трудного положения зимой — Бог весть. При постоялом дворе имелся загон, именно там, наверное, вместе со своим скотом и устраивались гости чаще всего.

Орм задержался, разглядывая убогую постройку. Заметив его, из землянки выбежала чумазая девчонка, должно быть, дочка хозяина, и ей он велел принести пива.

Рядом с оградкой возился с собакой оборванный парень. Он был в сером клетчатом пледе и грязной, неопределенного цвета рубашке, на которую этот плед был накинут самым краем. «Скотт», — подумал Кадок. Таких, как этот парень, он видел нередко, а уж здесь, у Бервика и чуть севернее этого города, обитали разные их кланы. Парень оглянулся, заметил Орма, и, поколебавшись, оставил собаку. Подошел.

— Ну, здравствуй, северный воин, — сказал он и покосился на Кадока.

— Это мой человек, — невозмутимо объяснил Орм. — Ну, говори. Что узнал?

— Лагерь норманнов прямо за Большим Носом. С юга чаще дуют ветра, вот они и отгородились…

— Постой, это много севернее мыса Лангрер.

— Не знаю такого мыса.

— Как я слышал, ваши люди называют это место мысом Голубого Кита.

— А, знаю, — поразмыслив, ответил парень. — Как же. Немного севернее.

— Сколько от Лангрера до этого твоего Большого Носа?

— На ваших «драконах»? При хорошем попутном ветре — день. Полтора.

— Так… — Орм что-то прикидывал. — Что еще узнал?

Кадок с изумлением переводил взгляд с викинга на скотта и обратно.

— Что еще? В лагере ждет один из сыновей этого большого северного воина, которого в прошлом году убили у Стейнсмура…

— Пленницу держат там же?

— Скорей всего.

— Не знаешь наверняка?

— Откуда мне знать? Еще слышал, что другой сын этого большого северного воина со своими двумя кораблями отправился на юг, — скотт лукаво прищурился. — Убивать тебя.

— Где он сейчас?

— Этого я не знаю. Но тебе стоит обойти стороной бухту близ мыса Голубого Кита.

Орм задумчиво смотрел себе под ноги. Покачался с носков на пятки.

Из постоялой землянки выскочила чумазая девчонка с огромной кружкой и деревянным блюдом с лепешками и сыром. Подбежала к викингу и протянула ему то и другое. Орм отдал блюдо Кадоку и вынул из пояса медную монетку из тех, что были в ходу в Мерсии. Здесь, в Бервике, их тоже принимали. Девчонка на лету подхватила монетку и убежала.

— Говори. Что еще узнал? — отхлебнув холодного пива, велел Регнвальдарсон.

— Еще я узнал, кто предал твою мать.

Сын Регнвальда резко поднял взгляд.

— Кто же?

— Я скажу, если ты пообещаешь расправиться только с ним, а не со всем его родом.

Регнвальдарсон поколебался.

— Это кто-то из скоттов? Что — у тебя в его роду близкие?

— Моя жена из той же деревни.

— Ладно. Идет.

Парень недоверчиво взглянул на Кадока.

— Да говори, не бойся, — с легким раздражением, впервые появившимся в его речи, сказал викинг. — Я же говорил тебе, что это мой человек.