Шрифт:
— Эй, ты! Не двигаться!
Лязг обнажаемых клинков усилил впечатление от грубого окрика.
Молодой человек замер, затаив дыхание. Многоножка прижалась к его ногам, точно испуганный кот.
Из вихрящегося желтоватого тумана проступили человеческие фигуры. Первыми шли трое патрульных с фонарями, за ними вышагивал паладин, его алый мундир резко контрастировал с их серой формой. Замыкал процессию чародей, без которого сейчас не обходился ни один патруль, в желтовато-коричневом одеянии и с резным посохом.
— Брось оружие!
Молодой человек понял, что они имеют в виду палку, и выронил ее, стук от падения прозвучал очень громко.
Они настороженно приближались к нему.
— Ты что, не знаешь, что сейчас комендантский час?
Это произнес капитан патруля, долговязый, с грубыми чертами лица. Несмотря на холод, руки до плеч у него были обнажены, и на левой выделялась татуировка — огнедышащий дракон, герб империи Гэт Тампур.
Молодой человек не отвечал.
— Что, языка у тебя тоже нет?
— Прошу прощения, я…
— Ты нарушил комендантский час! — пролаял паладин. — Почему?
Молодой человек обернулся в сторону нового голоса и сглотнул.
— Я… потерял счет времени. Я думал…
— Это не оправдание, — оборвал его патрульный.
— Как и то, что ты слеп, — резко добавил кто-то.
— Но я…
— Неведение не оправдание, — продолжал паладин. — Закон есть закон.
Кто-то ткнул молодого человека под ребра, заставив его вздрогнуть.
— Что ты здесь делаешь?
— Откуда ты? — спросил патрульный, обдавая юношу зловонием дешевого трубочного табака.
— Кто это у тебя на поводке? — продребезжал третий в самое ухо молодого человека.
Под градом вопросов тот поворачивался то туда, то сюда, что-то бормоча в ответ. Капитан уставился на многоножку.
— Откуда у тебя такой дорогой фантом?
— Это подарок… — Юноша лгал.
— С какой стати богатому человеку вообще знаться с таким, как ты?
Ответа не последовало.
— Можешь доказать, что фантом принадлежит тебе? — настаивал паладин.
— Я ведь уже сказал, это…
— Тогда мы выполним свои обязанности.
Паладин кивнул чародею. Тот с важным видом достал богато украшенный нож с длинным лезвием, усиленный заклинаниями, и протянул его рукояткой вперед. Капитан взял нож и мрачным тоном произнес:
— Кто не может доказать, тот не может и владеть.
— Пожалуйста, не… — умолял юноша.
Капитан наклонился и всадил нож в спину волшебного создания.
Панцирь многоножки пошел множеством трещин, из которых хлынул свет. Сначала это были тонкие сверкающие иглы, пронзившие тьму во всех направлениях, но уже спустя мгновенье они превратились в лучи — яркие, как летнее солнце, и такие же ослепительные. Многоножка стала прозрачной: не более чем контур, внутри которого была пустота, а затем превратилась в серебристый дымок, который ярко вспыхнул и через секунду погас.
Фантом исчез. Поводок больше ничто не натягивало, и он повис в руке юноши; ошейник опустел.
Патрульные расхохотались.
— Не нужно было делать этого, — слабо запротестовал молодой человек.
— Ты не объяснил, но какому праву нарушил комендантский час, — сказал паладин. — Мы тебя забираем.
— Пошли! — Капитан грубо схватил юношу за плечо.
— Не пойду! — выпалил тот и попытался стряхнуть руку.
— Ты… что?
— Это же просто ошибка. Я не знал, что нарушаю закон, и…
Патрульный с силой ткнул его кулаком в лицо, и юноша пошатнулся.
— Будешь говорить, только когда тебя спрашивают.
Красный след от удара проступил на щеке слепого, из уголка рта потекла струйка крови. Он съежился, ожидая нового удара.
— И будешь обращаться к нам уважительно, как мы того заслуживаем. — Патрульный снова поднял кулак.
— Убери от него свои грязные руки!
На фоне клубов тумана неожиданно появилась высокая фигура. Ниспадавшие складки плаща делали мужчину похожим на огромного крылатого зверя.
Патрульный мгновенно развернулся лицом к нему.
— Кто ты такой, черт побери? — Забыв о пленнике, все переключили внимание на незнакомца.
— Отойдите в сторону, — велел он ровным, спокойным тоном.
— Проклятье! Кто ты такой, чтобы тут командовать? — прогремел паладин.
— Я сказал — отойдите в сторону.
— Кто ты такой, чтобы шляться по улице во время комендантского часа и мешать работе патруля? — Капитан не мог скрыть изумление, поскольку не привык встречать открытое неповиновение.