Отчего-то осознание того, что подготовка его как Всадника уже началась, так сильно подействовало на Эрагона, что он чуть не лишился чувств и едва сумел заставить себя сдвинуться с места. Он сжал кулаки, сгорбился, чувствуя, как болезненно натянута кожа вокруг шрама на спине, и опасаясь поднять на Оромиса глаза.

— Расслабься, — спокойно посоветовал ему эльф. Эрагон заставил себя разжать пальцы и уронил руки вдоль тела, но плечи и спина по-прежнему оставались напряжёнными, застывшими.

— Я же просил тебя расслабиться, — повторил Оромис. — Нельзя выполнять упражнения Римгара, когда у тебя мышцы заскорузлые, как пересохшая шкура.

— Я понимаю, учитель. — Эрагон поморщился: напряжение с трудом отпускало его, а в животе так и остался холодный тугой узел.

— Поставь ноги вместе, руки вытяни вдоль тела. Смотри прямо перед собой. Теперь глубоко вдохни и подними руки над головой так, чтобы ладони соединились. Да, вот так. Выдохни и наклонись вперёд так низко, как только сможешь, коснись ладонями земли, снова вдохни и прыгни назад. Хорошо. Вдохни и согнись, глядя в одну точку, выдохни и выпрями ноги так, чтобы получился как бы треугольник. Глубоко вдохни через рот, выдохни. Вдохни, выдохни. Вдохни…

Понемногу Эрагон успокоился: все эти упражнения пока что давались ему легко и не причиняли ни малейшей боли, хотя определённых усилий, конечно, тре-381 бовали: крупные капли пота вскоре выступили у него на лбу, дыхание участилось. Он заметил, что невольно улыбается, если упражнение ему удаётся. Напряжение совершенно исчезло; он словно перетекал из одной позы в другую, хотя большая их часть требовала от него значительно большей гибкости, чем та, которой он обладал, и двигался куда более энергично, чем даже когда был совсем здоров. «Может быть, я уже исцелился?» — радостно думал он.

Оромис выполнял упражнения Римгара с ним вместе, демонстрируя такую силу и гибкость, что Эрагон не переставал удивляться. Этот старый эльф мог, например, наклониться так, что запросто касался лбом пальцев ног, и во время любого упражнения оставался безукоризненно собранным и спокойным, словно гулял по садовой дорожке. Он был значительно более терпеливым, чем Бром, да и наставления его звучали миролюбиво, хотя и непререкаемо. Никаких отступлений от правил Оромис не допускал.

— Давай-ка смоем с себя пот, — предложил он Эрагону, закончив урок.

Они подошли к ручью, тёкшему возле дома, и быстро разделись. Эрагон искоса наблюдал за эльфом: ему очень хотелось посмотреть, каков он под одеждой. Оромис оказался весьма худощавым, но с отлично сохранившейся крепкой мускулатурой. Тело его было совершенно гладким — нигде ни малейшей растительности — и показалось Эрагону почти женским в сравнении с теми мужскими телами, к которым он привык в Карвахолле. В каждом движении эльфа таилось некое утончённое изящество; он чем-то напоминал грациозного и дикого лесного кота.

Когда они вымылись, Оромис повёл Эрагона в лес. Они остановились в какой-то низине, окружённой тёмными деревьями, которые, склонив вершины друг к другу, почти полностью закрывали небо густыми ветвями. Ноги по колено утопали во мху. Вокруг стояла полная тишина.

Указав на широченный белый пень, почти до блеска отполированный штанами тех, кто на нем сидел, Оромис велел:

— Садись.

Эрагон послушно сел.

— Скрести ноги и закрой глаза.

Эрагону сразу же показалось, что весь свет померк вокруг него. Откуда-то справа донёсся шёпот Оромиса:

— Открой свои мысли, Эрагон. Открой свою душу и слушай тот мир, что тебя окружает; слушай мысли каждого существа на этой поляне — от муравьёв на ветвях деревьев до червей, копающихся в земле. Слушай, пока не сможешь услышать их всех, и тогда ты поймёшь смысл их жизни, их сущность. Слушай, а когда перестанешь слышать, расскажешь мне о том, что тебе удалось узнать.

И лес вокруг Эрагона затих.

Не уверенный в том, ушёл ли Оромис или остался рядом, Эрагон осторожно убрал мысленные барьеры и всей душой раскрылся навстречу всем проявлениям окружавшей его жизни — как в тот раз, когда он пытался мысленно связаться с Сапфирой, находившейся очень далеко от него. Сперва ему показалось, что вокруг одна пустота; затем в этой чёрной пустоте стали появляться проблески света и тепла, которые становились все ярче, и в итоге он очутился как бы в центре незнакомой галактики, полной сверкающих созвездий, каждая светящаяся точка которых представляла собой чью-то жизнь. Раньше, устанавливая мысленную связь с другими существами — с Кадоком, Сноуфайром или Солембумом, — он всегда сосредотачивал своё внимание на том, с кем именно в данный момент хотел бы поговорить. А сейчас… сейчас ему казалось, что он долго стоял посреди огромной толпы, будучи совершенно глухим, и вдруг обрёл слух — и бесконечные разговоры зажурчали вокруг него ручейками.

Эрагон вдруг почувствовал себя страшно уязвимым: в эти мгновения душа его была полностью открыта, и любой при желании мог бы в неё проникнуть и управлять им. Он невольно напрягся, вновь замыкаясь в себе, и ощущение окружавшей его толпы живых существ исчезло. Вспомнив один из уроков Оромиса, Эрагон замедлил дыхание, управляя им до тех пор, пока не смог успокоиться и расслабиться, а потом снова открыл душу.

Кишевшие вокруг него жизни принадлежали в большинстве своём насекомым. Но его потрясло само их количество. Десятки тысяч живых существ обитали на каком-то квадратном футе влажной, поросшей мохом земли! А сколько их было всего в этой небольшой низинке? Миллионы и миллиарды, неисчислимое множество! А за её пределами? Это даже немного испугало Эрагона. Он всегда знал, что людей в Алагейзии не так уж и много и они со всех сторон окружены иными, порой враждебными существами, но он и вообразить себе не мог, что одних лишь жуков там в миллионы раз больше, чем людей.