— Отогнали, ипона мать! — нервным шепотом произнес Жан Сергеевич. — Повремени трошки флагом махать-то...

Я проследил за его остекленевшим взглядом и почувствовал, как впервые за последние двадцать лет мой мочевой пузырь норовит выйти из-под контроля.

Потому что со стороны Сосновой аллеи сквозь сад бежала блондинка в ночном халате, а за ней ломилась настоящая нечисть.

Люлика задушил провод.

Я разглядела его не сразу, кролик сладенький нацепил треники темные и черную футболку. Я даже не сразу поняла, что с ним случилось, и как такое вообще можно сотворить с человеческим телом.

Потому и подошла слишком близко. Помню только, что сердце где-то в глотке уже колотилось, и ступни в шлепанцах насквозь мокрые стали.

— Лешенька, мальчик, ты меня слышишь? — позвала я. На самом деле только рот разинула, только показалось, что звуки издаю.

Гараж — это голая коробка, и к ней примыкает еще одна, такая же голая, коробка, теоретическая кладовая. Не считая мертвого Люлика, я была тут совершенно одна, но мне вдруг показалось, что кто-то меня слушает.

Кто-то меня слушал, но не Вука-Вука. Кто-то неживой, вроде магнитофона. Ведь магнитофон, когда стоит на записи, он тоже как бы слушает...

Я сделала еще два шага, наступила на что-то ногой, как будто на веревку. Отпрыгнула назад, но левая нога запуталась в холодном и шершавом.

Проволока. Или тонкая бечевка.

Я дернула ногой, но шлепанец застрял. Надо было наклониться и распутать веревку, непонятно откуда взявшуюся на полу, но как раз таки наклониться я не могла. Не могла себя заставить отвести взгляд от мальчика.

Наверху слабо отсвечивала открытая дверь в коридор. Люлик висел, прижатый к автоматам и всяким там предохранителям, а в руке сжимал отвертку. Мальчика не просто прикрутили проводами к щиту; его ноги болтались сантиметрах в тридцати от бетонного пола. Черные провода перехватили его грудь и живот в нескольких местах и затянулись так плотно, что кожа порвалась вместе с футболкой, и наружу торчали края сломанных ребер. Он уронил голову на грудь, но мне совсем не хотелось заглядывать ему в лицо. Только тут до меня дошло, что это за блестящая лужа на полу: из мальчика вытекла почти вся кровь.

Тут я не выдержала. Меня начало выворачивать, но в животе было пусто. Меня рвало и рвало бесконечно, я все никак не могла остановиться, а сплевывала одну желчь. Даже глаза разболелись от этой рвоты. Мне до дури хотелось выскочить назад, на улицу, но дурная баба, вечно приключений на жопу ищет. Ой, о чем я|говорю... Я смотрела и не верила, пока провод не зашевелился. Я не верила, потому что сразу поняла — человек такое сотворить не может, да еще за каких-то пять минут. Ой, мамочки, ну кого же я могла представить, кроме человека? Не пришельца же из фильма «Хищник»?

Эта дрянь зашевелилась у меня на ноге, как живая. Пыльный двужильный провод царапал меня гвоздиками, которые выволок за собой из стены, и норовил обвиться вокруг лодыжки.

Тут я заорала и рванулась всем телом. Тетка моя была права, когда говорила, что Томка в рубашке родилась. Нет, провод меня не отпустил, наоборот, еще больнее впился в ногу сразу двумя гвоздиками. Боль была такая адская, что у меня сердце приостановилось. Ой, ну показалось, скорее всего... Зато я увидела, откуда он тянется, и теперь точно убедилась, что никто со мной шутки не шутит, и никакой программой «Розыгрыш» тут и не пахнет. Он меня измазал кровью. Он спустился с Люлика и забирался по ноге, все выше и выше. Наматывался, как змея, только у змеи есть мышцы и кости, а с меня сдирала кожу обычная проволока. Я шлепнулась на попу и, как сумасшедшая, дрыгала ногой, вместо того чтобы помочь себе руками.

Над головой раздалось шуршание и скрип. Распихивая застывшую пену герметика, из дыры в стене, как настырный птенец из гнезда, лезла пластмассовая розетка. Она немножко покачалась надо мной, точно питон, высматривающий жертву... Телефонный провод сдавил лодыжку с такой силой, что я просто перестала чувствовать ногу ниже колена. Он все настойчивей тащил меня к щиту, к кровавой луже. Я лупила руками по стене, нащупывая, за что бы уцепиться, но натыкалась лишь на голый бетон. Из глаз катились слезы; я верещала так, что сюда уже должен был сбежаться весь поселок.

Но никто не прибежал.

В тот момент, когда розетка, волоча за собой кабели ринулась в атаку, я наткнулась рукой на ящик с инструментами. Моя тетушка, век ей не помирать, наверное, права насчет рубашки. Я перевернула ящик и сразу нашарила здоровенный нож. Как будто почувствовав, что я обрела оружие, провод на ноге ослаб, но тут же обвился кольцами вокруг коленной чашечки и потащил меня в угол.

Я заорала, как резаная, изогнулась и несколько раз ударила ножом. Я пилила и пилила этот чертов провод, не замечая, что он уже оборвался, и оторвавшиеся концы никак не могут дотянуться до меня. Розетка раскачивалась в полуметре позади моей шеи, потом раздался хруст, но я уже вскочила на ноги и отпрыгнула в противоположный угол гаража. Из лодыжки торчали гвозди, а на колене кожа была сорвана и повисла тряпкой, но я это разглядела много позже, когда уже меня милиционеры поймали. А тогда, в подвале, я вниз не смотрела. Я следила за Люликом. Он потихоньку сползал на пол и растекался, как куль с мокрым песком. Как будто в нем вообще не было костей. А провода, что его удерживали, раскачивались, точно змеи на ветках.