Шрифт:
Волшебник мерзко усмехнулся.
— Это все пыль в глаза, верно ведь? Два дня тому назад ты и говорить-то не мог, не то что противостоять нападению. Держу пари, если я сейчас пырну тебя этим копьем, тебе придётся плохо. И обратить его против меня ты тоже не сможешь [60] .
— Ты так уверен? — Львица вытянулась во весь рост. Уши с кисточками уперлись в потолок. — Это всего лишь громкие слова, чужестранец. Попробуй докажи это на деле!
Он злобно рявкнул и сделал неуклюжий выпад копьем. Львица увернулась и попыталась вцепиться в древко когтями. Зрелище было жалкое: оба мы промахнулись на добрую милю.
60
Увы, парень был прав. Если бы он попытался применить карающее заклятие, я бы мог обратить его против него (вот как полезно знать истинное имя волшебника!), но с настоящим ударом копьем я бы ничего поделать не смог, тем более в своем тогдашнем ослабленном состоянии.
— И это ты называешь ударом? — насмешливо спросил лев, перепрыгивая с ноги на ногу. — Ты прямо как слепой воробей, пытающийся клюнуть червяка!
— Ну, ты был не лучше!
Волшебник расхаживал по своему пентаклю из стороны в сторону, пригибался, подпрыгивал, тыкал копьем во все стороны. При этом он сопел, задыхался и демонстрировал ловкость, свойственную человеку, за которого даже мясо режут слуги.
— Эй! — окликнул я. — Я тут! Впереди!
— Отвечай, Бартимеус! — воскликнул он снова. — Скажи мне всю правду! Не изворачивайся и не увиливай! Кто тебя вызывал?
Что ж, я почти ожидал этого. Но, разумеется, я не мог сообщить ему, что Китти все ещё жива. Она, конечно, заблуждается, но тем не менее со мной она поступила благородно. Вид у львицы сделался робкий и растерянный [61] .
— А с чего ты взял, что меня кто-то вызывал?
— Я это знаю! И не смей отрицать! Я пытался вызвать тебя сегодня ночью, а тебя не было! Кто это был? С кем из волшебников ты встречался?
— Да не кипятись ты так. Это была короткая встреча. Ничего серьёзного. Всё это уже в прошлом.
61
Признаться, львам такой вид не очень-то свойствен, но у меня получилось. Не то чтобы нарочно…
— Ах, ничего серьёзного?!
Он ещё раз пырнул копьем — на этот раз оно застряло в полу.
— И ты думаешь, я в это поверю?
— Успокойтесь, господин ревнивец! Не устраивайте сцен.
— Кто это был? Мужчина или женщина?
Я попытался его успокоить.
— Послушай, я знаю, чего ты боишься. Я этого не делал. Это тебя устраивает?
— Нет! Ты рассчитываешь, что я поверю хоть одному твоему слову?
Успокоил, называется. Львица решила пустить в ход откровенную наглость [62] .
62
Это смотрелось куда естественнее.
— Ну ладно, тогда можешь поверить, что это не твоё собачье дело. Я тебе ничем не обязан!
Мальчишка так разъярился, что я уж думал, он вот-вот выскочит из своего костюма. Конечно, он боялся: боялся, что я открою кому-нибудь его имя.
— Послушай, сынок, — сказал я ему. — Я никогда не рассказываю одному хозяину ничего о другом хозяине, если мои личные интересы того не требуют. Так что не рассчитывай, что я расскажу тебе о том вызове. И по той же самой причине я никому не сообщал твоего несчастного настоящего имени. Мне-то это зачем? Оно для меня ничего не значит. А если ты так уж боишься, что я раскрою кому-то секреты твоего детства, на то есть простой выход. Отпусти меня раз и навсегда! Но нет, этого ты сделать не можешь, верно? На самом деле, думаю, ты просто не хочешь порвать со своим прошлым. Вот почему ты держишь меня под рукой, несмотря на то что я сделался так слаб. Чтобы ты мог цепляться за того Натаниэля, которым был когда-то, так же как и за большого и страшного Джона Мэндрейка, каким ты стал теперь.
Волшебник ничего не сказал. Только смотрел на меня в упор пустыми, горящими глазами. Оно и понятно. По правде говоря, я и сам немного удивился. Не знаю, откуда берутся эти ослепительные наития. Но, боюсь, он меня плохо расслышал. Как-то нехорошо он выглядел.
Мы находились в его кабинете. Время, судя по всему, шло к вечеру. Повсюду были разбросаны бумаги, на столе красовалась нетронутая тарелка с едой. В воздухе висел кислый, затхлый запах, говорящий о длительном присутствии немытого молодого человека. И да, вышеупомянутый молодой человек сейчас не отличался свойственной ему франтоватостью. Лицо у него опухло, глаза были красные и безумные, рубашка (на удивление, незастегнутая) была заправлена в брюки кое-как и торчала пузырем. Всё это совершенно на него не похоже: как правило, Мэндрейк держал себя в строгости. А теперь все его самообладание куда-то подевалось.
Что ж, бедный юноша так эмоционально неустойчив! Ему требуется бережное, сочувственное обращение.
— С чего ты такой растрепанный? — фыркнул я. — Похоже, ты в полном раздрае! Что случилось-то? Внезапно осознал, насколько низко ты пал? Не может же всё это быть только из-за того, что меня вызвал кто-то другой!
Мальчишка посмотрел в хрустальные глаза львицы.
— Нет… — медленно произнёс он. — У меня есть немало причин быть недовольным. И всё это — из-за тебя.
— Из-за меня?!
Рано я оплакивал своё бессилие! Нет, похоже, старый джинн ещё способен задать кое-кому перцу! Я приосанился.
— И в чем же дело?
— Ну… — Он упер копьё в пол, едва не воткнув себе в ногу. — Я перечислю, если ты сам не догадываешься. Во-первых, за последние сутки в Лондоне вспыхнул ряд серьёзных бунтов. Простолюдины причинили серьёзный ущерб. Имели место драки и несчастные случаи. Порядок на улицах не восстановлен до сих пор. Сегодня утром Деверокс ввел чрезвычайное положение. Уайтхолл оцеплен войсками. Устои империи колеблются.