— Малыш, — тихо начал Кэт, — я тебя прошу…

— Не смей, — так же тихо и с угрозой отрезала она. — С меня хватит.

— Послушайте, какого черта? — еще издали начал Виктор. — Что стряслось? Приезжаю домой — никого нет, двери нараспашку, все разорено… — Он остановился над Кэтом. — Что случилось?

Наташа поднялась и перебралась через скользкий ствол, к мужу.

— Вики, мы уезжаем отсюда. Насовсем.

— Что-о? С какой стати?

— Мы уезжаем, — повторила она очень отчетливо.

— Малыш, ты на солнце перегрелась? Чем ты ее обидел? — спросил Виктор у Кэта.

Кэт молчал, откинув голову; бархатные кофейные глаза стали жесткими. Наташа крепко взяла мужа за локоть.

— Пошли. Я уже почти собралась.

— Так кто у нас будет самый главный? — спросил Кэт.

Она фыркнула и яростно к нему повернулась, однако так же внезапно остыла.

— Язвишь? Ну-ну! А мы все равно уезжаем.

Виктор высвободился и отступил.

— Ты с ума сошла? Что за ерунда в самом деле? Кэт!

Кэт тоже поднялся, сунул руки в карманы. Ему было холодно.

— Мы с Наташей немного поцапались. Это она сгоряча. Малыш, пожалуйста, мы договорим с тобой после.

У нее снова засверкали глаза.

— Не будет после! Вики, ты только посмотри, посмотри на него. Да внимательнее гляди, лучше!

Виктор пожал плечами.

— Гляжу. Кэт как Кэт.

— Да?! Не просто Кэт, а трус, подлец и негодяй!

А вот это ты, милая, зря, подумал Кэт, зябко передернув плечами. Плохо ты знаешь своего мужа.

— Ты чего? — отозвался Виктор с неожиданной холодностью.

Наташа, однако, еще не поняла, что проиграла.

— Это… Он…

— Замолчи, ради Бога! — вмешался Кэт. — Ты погубишь нас всех.

— По-моему, вы оба перегрелись, — заявил Виктор. — Хорош трепаться, идем домой и садимся обедать.

— Вики! — возмутилась Наташа. — Я тебе…

— Обедать.

— Но послушай…

— Будет когда-нибудь обед в этом доме?! — рявкнул он.

— Не смей на меня кричать! — Голос ее сорвался на пронзительной ноте.

Виктор отшатнулся, вид у него сделался затравленный.

— Что же ты делаешь, Малыш… — укоризненно промолвил Кэт.

Она долго молчала, что-то рассматривая на песке под ногами. Потом подняла глаза на Виктора.

— Извини. Я хотела сказать, что твой лучший друг живет на нашей с тобой крови. Он на кого-то работает, пасет тебя, как овечку… бережет, холит.

Кэт не сдержал невольной усмешки — настолько невероятно это прозвучало в ее изложении.

— Братец Кэт говорит, что он ангел-хранитель, — продолжала она ровным голосом, — а на самом деле — пастух. Рачительный хозяин. Откармливает тебя на убой, ждет, когда некто явится и скажет: подайте-ка его сюда, он мне потребен.

Брови Виктора сошлись к переносью.

— Какой дряни ты нанюхалась? Что за бред?

— А вот ты спроси у него. У друга своего бесценного. Он тебе скажет, что и Крисс был ангелом-хранителем… и что с жалованья криминального эксперта жену-альтау не купишь, для этого нужны другие деньги. Разве не так? — повернулась она к Кэту.

Тот не ответил, а Виктор вдруг вспыхнул, как порох.

— А ну пошли! — Он рванул жену за руку. — Пошли, я тебе покажу, что увидел! Брошенный, разоренный, мертвый дом — вот что это такое. Двери распахнуты, вещи раскиданы, и никого — тебе этого надо? Три года — больше — мы тут живем, и надо в один миг все разрушить?

— Не веришь? — Наташа вырвала руку.

— Нет!

— А Кэту веришь?

Виктор смешался.

— Я спросила: веришь?

— Да, — ответил он севшим голосом.

Наташа вскинула голову.

— Немногого стоит слепая верность, всаженная в клинике, братец Кэт.

— …И немногого стоит любовь, готовая ради себя самой уничтожать все вокруг, — ответил он.

И уже никогда не смог себе простить этих слов.

Она молча повернулась и пошла к дому — маленькая черно-голубая фигурка на светлом песке. Виктор остался с Кэтом. Наташа вдруг бросилась бежать, а они смотрели ей вслед.

— Это правда — что она говорила?

Кэта передернуло, как от ледяного порыва. Виктор ждал, готовый поверить всему. Такой он не был похож на Эрика Ларсена. Слепая, нерассуждающая верность, которая и впрямь немногого стоит.

Или она все ж таки дороже, чем кажется?

— Дел… — Кэт бросил взгляд на розовый шар готового окунуться в море солнца. — Да, это правда.

Виктор помолчал, сосредоточенно хмурясь. Кэту стало его жаль: бедняга, думать-то ему — спасибо доктору и мне! — смерть как тяжко.