— Пусть его приведут, — Робер завозился в кресле, поудобнее пристраивая руку и голову, — и покончим с этим.

— Да, Монсеньор.

Дик расстроится, но это лучше, чем держать при себе двурушника и убийцу. Жаль, Альдо полагает иначе: сюзерен бы в Джереми вцепился. Еще бы, не подручный, а клад — убьет, соврет и не покраснеет!

Виски ныли все сильнее: то ли погода менялась, то ли голове не хотелось думать, и она топила мысли в боли. Боль, она как дым, сквозь нее ничего не разглядеть. Эпинэ потер лоб, потом затылок, стало легче, но ненамного. Вызвать лекаря и потребовать настойку? Приказать сварить шадди, благо Левий прислал отменные зерна? Или просто лечь и уснуть?

Самое простое и самое надежное. Так он и поступит, но сначала — Джереми Бич.

— Ты расскажешь правду, — объявил сквозь горячий шум Карваль. — И упаси тебя Леворукий соврать.

— Зачем мне говорить? — угрюмо откликнулся Джереми. — Говори, не говори…

— Не хочешь — не надо, и так все ясно. — Голова болела все сильнее, Эпинэ снова поморщился, мерзавец это воспринял по-своему.

— Я выполнил приказ моего полковника. — Глаза камердинера бегали, как кагетские тараканы. — Я всегда выполнял приказы.

— И что тебе было приказано? — На щеке Джереми — ссадина. Свежая. Дювье постарался.

— Явиться в распоряжение тессория, сделать, что он хочет, и убраться из столицы.

— Когда ты приехал в Олларию?

Таракан остановился, шевельнул усом, запомнил. При случае донесет, что Первый маршал Талигойи называет Ракану Олларией, только случая не будет.

— В начале Весенних Ветров. — Перед Робером вновь торчал туповатый служака. — Управляющий Манрика обо мне знал, сразу провел меня к тессорию.

— Очень хорошо. — Карваль вытащил пистолет и положил рядом с собой. Точно так же, как это сделал в Багерлее Робер. — Что тебе велел этот гоган?

— Сговориться с «висельниками». Я так и сделал.

— А когда у них все пошло навыворот, стал стрелять? — рявкнул Никола. — Ты сам решил прикончить Окделла, так ведь?

— Я не стрелял, — затряс головой Джереми, — стрелял не я… Я не знаю, кто стрелял. Он из-за стены вылез, я его не видел. Показались люди, пришлось уходить…

— Это все?

— Все, — буркнул Джереми, — чтоб меня выходцы прибрали, все!

— Что ж, — согласился Карваль, — все так все. Чтобы тебя вздернуть за покушение на герцога Окделла и пособничество Манрикам, хватит. Монсеньор, это человек вам еще нужен?

— Нет, — Робер с трудом повернул голову, — но мерзавец — камердинер Окделла, так что приказ лучше подписать мне. Пришлите утром бумаги…

— Отведите меня к моему герцогу! — вдруг завопил Бич. — Я исполнял его приказ! Секретный! Я обязан доложить…

— Закатным кошкам доложишь, — буркнул Карваль. — Монсеньор, я пришлю бумаги к десяти.

— Монсеньор! — Теперь Джереми напоминал загнанного в угол, нет, не крыса, Кавендиша. — Монсеньор! Я выполнял приказ… Я сказал не все!

— Допустим. — Подлая игра, но доиграть придется. — Но Окделлу камердинеры-убийцы не нужны, а я устал.

— Монсеньор, — Карваль прислонился к стене, — уделите этому делу еще несколько минут, ведь потом вернуться к нему будет нельзя.

— Хорошо. — Эпинэ прикрыл глаза. Он не врал, боль и впрямь становилась нестерпимой, одна радость, рука отвлекала от головы, а голова от руки. — Пусть расскажет еще раз. Последний.

— Понял? — Никола похож на медвежью гончую: верный, настырный, и пасть как капкан. — Сначала и подробно.

— Манрику не только Окделл мешал, — заторопился Джереми. — Лараки тоже. Фердинанд отдавал Эпинэ Маранам, значит, Надор достался бы Ларакам, иначе всякие Валмоны могли обидеться. Вот тессорий и решил свалить смерть Окделла на родичей. Он сына Ларака в казначейство взял, чтоб под рукой был. Я, когда Выдру нанимал, потому толстяком и прикинулся.

Бедный Реджинальд, знал бы он, что из него лепили убийцу. Манрики лезли в Надор, как Колиньяры в Эпинэ. Вряд ли их отпугнула одна неудача.

— После Выдры ты взялся за дело сам? Так?

— Я ничего не делал! — засучил усиками таракан. — Я только следил за Окделлом, мне было приказано.

— Не делал? — переспросил Карваль. — Что-то не верится…

— За Окделлом следили, — забормотал Джереми. — Окделл думал, он один. Как же… Кэналлийские ублюдки за ним хвостом таскались. Меня б сразу поймали.

Тайна, как и большинство тайн, была отвратительной, но была у нее и оборотная сторона. Дикон не дожил бы до своего комендантства, если б его не стерегли. И так ли уж важно, почему Ворон это делал?