Зато Люк все понимал. Он был страстным, опытным любовником, хотя с любовью ему в жизни не повезло. Его пальцы непрерывно двигались, лаская ее влажную, шелковистую плоть, прикасаясь к твердому бутону ее чувственности.

Она откинула назад голову и изогнулась дугой.

– Нет, я не могу! Это слишком... О-о-о...

Вдруг она широко распахнула глаза и крепко обняла его.

У нее чуть не остановилось дыхание, в глазах появился яркий блеск. Она задрожала: страсть разлилась по ее телу, словно медленная волна прибоя, захлестнула всю ее целиком. Ее бархатная плоть крепко сжимала его твердые пальцы.

Боль. Он чуть не умер от боли. Его спасло только затаенное чувство торжества.

Он сделал это. Теперь она, несомненно, поймет. Теперь он может спокойно уйти и оставить ее одну: в следующий раз она поостережется делать двусмысленные предложения незнакомым мужчинам.

При одной только мысли о том, что она может точно так же страстно отдать свое красивое тело другому, Люка охватил гнев. Интересно, почему эта мысль вызвала у него такую злость? Она широко открыла глаза. Он ожидал увидеть в них неуверенность, сожаление, боль и даже гнев. Но был совершенно не готов к такой радости и искренности.

– Нет, Солнышко! Только не смотри на меня так!

– Почему? Что-то неладно?

Она обняла его за шею и, вздохнув, прижалась лицом к его лицу. Люк нахмурился, стараясь не поддаваться охватившему его ощущению огромной нежности.

– Нет, все хорошо. Но это так опасно, что даже словами не выразить.

Он тихо выругался, прижался губами к ее лбу, да так и застыл, пытаясь побороть свое желание, стараясь снова стать рассудительным и ответственным.

Хоть раз за всю свою беспутную жизнь.

– Я не понимаю...

– Вижу. – Он вздохнул, стараясь не обращать внимания на желание, которое все еще не покинуло его. У него снова начала ныть рана на груди. Он уперся локтем в стену, надеясь, что это облегчит боль.

Она так и застыла.

– Тебе больно! Почему ты мне ничего не сказал?

Снова эта ее искренность и откровенность. Рядом с ней он вновь чувствовал себя так, словно ему восемнадцать. Обычно он ощущал себя глубоким стариком, хотя был еще молод: ему на долю выпало слишком много жизненных испытаний.

– Не стоит. Уже почти не болит, – соврал он.

– Все равно надо было сказать.

– Зачем?

– Как зачем? Я бы обработала рану. У меня столько масел: лаванда, розмарин... – В голосе ее слышалась тревога.

Ее забота и волнение вызвали в Люке странное сочувствие к ней.

«Шел бы ты отсюда. Уходи, пока не причинил ей настоящую боль».

– Не стоит. Уверяю, со мной все в полном порядке. Вдруг за занавеской что-то зашебуршилось. Из-за нее появились два гибких силуэта. Уши их стояли торчком, они вертели хвостами.

– Что, мои красавцы?

Два пушистых комочка, пробежав по полу, очутились в его руках.

– Ч-что это?

– Мои хорьки. Правда, красавцы? Они умнее многих людей, которых я знаю.

– Хорьки? – изумленно повторила Силвер.

– И не просто хорьки, Солнышко. Позвольте отрекомендовать вам двух самых ловких воришек по эту сторону Ньюгейта. Это миледи Отдайка. – Он указал на серую самочку. – А это милорд Кошелек. – Второй зверек был черным, бусинки его зеленых глаз хитро поблескивали.

– Отдай-ка кошелек. – Силвер тихонько рассмеялась. И как только разбойнику пришло в голову так назвать зверюшек!

– Именно. Искушение назвать их так было слишком сильно, и я не смог совладать с ним. Я слабый человек.

Хорьки начали пищать. Люк посмотрел на них, прищурив глаза. Затем он выглянул в окно.

– Похоже, мои маленькие друзья пришли предупредить меня, чтобы я ждал гостей.

– Они караулят на улице?

Люк утвердительно кивнул.

– Кто же...

– А это, моя хорошая, я и собираюсь выяснить.

Она схватила его за руку:

– Но там же опасно! Ты не должен отсюда уходить!

Его губы тронула еле заметная улыбка.

– А всего несколько минут назад ты хотела, чтобы я ушел, Солнышко.

Губы ее задрожали.

– Но не тогда, когда ты можешь угодить прямиком в ловушку.

Он прикоснулся к ее щеке. В глазах у него застыло какое-то темное, неуловимое выражение.

– О собственной персоне я позабочусь. А ты вот лучше о себе подумай. – Он повернулся к окну и осторожно отвел занавеску. Его хорьки вскочили к нему на плечи. – Ага, а вот, кажется, и наш гость. Похоже, он один.