— Серо-джан?.. Что-то я ещё хотела с собой взять, забыла что.

— Что?

— Да не помню, голова дырявая стала.

— Возьми с собой — скажу что.

Она засучила рукава, поглядела на сына искоса и зашлась в смехе.

— И не берёшь, и смеёшься ещё?

— Что бы я делала без вас, ах ты господи!

Обнадёженный ребёнок захотел укрепить позиции:

— Мешать не буду, тихонечко буду идти рядом.

Ну да?

— И, может быть, на что-нибудь пригожусь.

— На что же это, например?

— Например, я за вещами погляжу, а ты пойдёшь на станцию, воды напьёшься.

— И то правда.

— И с тобой же вернусь. В Ереване не останусь.

— Говорите так, а сами потом слово не держите, знаем мы вас.

— В прошлый раз вернулся ведь?

— А кто плакал, я?

— А что же, только приехали, а ты уже — собирайся.

— А наши дела в доме, их кто должен был делать?

— А вернулись — свиньи на месте, куры на месте, и собака не голодная.

— А помнишь, как вы с отцом одни остались, собаку маслом перекормили?

— А я при чём. Назик тогда забыла, дважды посолила обед.

— Профессор Серо, а профессор Серо, что значит «просочиться»?

— Если скажу, возьмёшь с собой в Ереван?

— Если скажешь — возьму.

— А про что это сказано — «просочиться»?

— Э-э-э, мало читаешь, ничего не знаешь. Твой брат в твоём возрасте говорил «Август Бебель». И в твоём же возрасте не побоялся — поспорил с твоим дядей Акопом, вернувшимся из армии, что Максим Горький умер в 1936 году. И выиграл спор — прав оказался. Я гасила лампу, а он зажигал, я гасила, он снова зажигал, книжки читал.

— Да ну, «просочиться», что тут такого?

— Так что же это значит — «просочиться»?

— Сочиться, просочиться — от слова «сок», сок сочится. Просочиться, значит — внутрь всочиться. Видишь.

— Профессор, ну профессор.

— А что, неверно разве? Ну говори, неверно?

— А как же тогда мадам Софи растаяла, растворилась, просочилась всюду и мир от этого немножко «прософился»?

— Мадам Софи кто?

— Мадам Софи — женщина.

— Не знаю, наверное, там неправильно написано.

— Как это неправильно написано, профессор Серо? Как это наверное?

— А так. Бывают же задачки по арифметике неверные, в условии ошибка.

— Это брат твой написал.

— А как же ты прочитала? Ты разве буквы знаешь?

— Буквы! Всё, что написал твой брат, рассказала ему я! Твой брат говорит: всё, что я ему рассказывала, а он записал, — хвалят в один голос, а когда он от себя прибавляет — не так хвалят. Букв не знаю, нет. Сентябрь, октябрь, ноябрь отсидела в школе, а в декабре мачеха забрала меня домой. «Неспособная», — сказала про меня. Сама она очень способная, до сих пор вместо Ишхана говорит «Ихшьян», «Ихшьян-джан»…

Ребёнок попробовал повторить имя это в уме, попробовал вполголоса.

— А что, и вправду трудное имя! — как-то воинственно не согласился он с матерью.

— Потому что, Серо-джан, ты тоже из рода Адама. «Шы-и-и… шы-и-и…шы…» — «Шапка?» — «Да».

— Ну ладно, давай стихотворение прочтём наизусть, посмотрим, кто первый запнётся.

— Охоты нет.

— Потому что не знаешь.

— Это я не знаю?! Да я сама поэт! У меня на целое село и слов и умения хватит, я ведь из Ванкера родом, не забывай.

— Ну тогда давай наперегонки стихотворение скажем, кто скорее.

— Чужие стихи читать? Я что, попугай, что ли, чужие слова повторять? Я не попугай, товарищ Серо.

— Вуэй, — совсем по-ихнему, по-адамовскому, протянул ребёнок. — Это что же, мы, значит, попугаи, что целый день учим всё наизусть?

— Попугаи и ещё кое-что в придачу. Понятно?

— А тогда… А что ж ты бьёшь меня, когда я не учу урок?

— А это потому, что я хочу, чтоб ты человеком стал, перо в руки взял, перо, не вилы.

— А если вилы возьму, что ж, не человек уже буду?

— Будешь, будешь, успокойся. И ведь возьмёшь ты эти самые вилы в руки, чует моё сердце. Но только придётся приставить к тебе ещё кого-нибудь, чтоб была тебе ежеминутная указка: эту траву сюда переложи, а этот вот стог прикрой как следует, чтобы вода не затекла, волам сена подбрось, к коровам смотри не опоздай, а теперь иди выкидывать навоз из хлева, — и она, ухватив подбородок рукой, подождала, что скажет ребёнок, её ненаглядный профессор Серо.