Княжич кивнул, но оторвался от мундира не сразу. Страх, все это время змеей живущий в душе, медленно выползал. Отец жив. Олень-покровитель, охрани его! Ради всего святого, только охрани его!!! Отведи пулю, убереги от клинков.

Кажется, белые аксельбанты расплавятся от взглядов. Камнями летели в спину презрительное:

– Паскуда!

– Ишь какой! Надо было со стены его – и все дела.

– Поймали шакаленка!

– Да, жаль, ушел его папаша… Я бы полюбовался, как башку князю сносят.

Ушел! Спасибо, Матерь-заступница! Росс-покровитель, благодарю тебя за милость! Даже боль в перетянутых веревками запястьях стала легче.

Дорога пошла в гору, чуть забирая влево. Заходящее солнце било в глаза, и до поворота княжич не мог разглядеть, какой штандарт поднят на башне маленького замка местного барона. Наконец стены и высокая крыша дворцовых покоев заслонили сердце заката, и Митька увидел белый с пурпуром стяг. Король Эдвин здесь.

Сощурился караульный на связанного княжича. В третий раз произнес пароль сопровождавший арестованного капитан. Собранная из жердей решетка поползла вверх, распахнулись ворота. Прошли через толстую стену, такую разве что на границах встретишь. Митьке хотелось, чтобы она никогда не заканчивалась, но все-таки пришлось ступить во двор.

– Сюда, – его ухватили за плечо, развернули в сторону бокового прохода. Лишь мельком увидел широкое крыльцо, к перилам которого был привязан мощный ладдарский конь.

По левую руку долго тянулась стена. Хозяйственный барон наделал в ней комнатушек; двери одной были распахнуты, и оттуда пахнуло дымом и железом, оглушило звоном молота. Раздраженный сержант, державший в поводу лошадь, переругивался с кузнецом. Могучий детина ухмылялся, покачивая в ладони новенькую подкову. Сержант не обратил на пленника внимания, и это задело сильнее презрительных реплик в спину. Росс-покровитель! Как бы Митька хотел быть тут своим! Тоже поторапливать кузнеца, оглаживая морду Поля, оглядываться на затухающий закат и спешить выехать по королевскому поручению.

Еще несколько запертых дверей, уже вышли на противоположную от парадного входа в дворцовые покои сторону. Стена резко забирала вправо, прижимаясь к краю обрывистого склона. Под навесом у стены стоял часовый, чуть дальше в тени на бочонке пристроился солдат и неторопливо, по-домашнему, штопал рубаху. Увидев капитана, вскочил, отбросил шитье; вытянулся и часовой.

– Открывай, – велел капитан.

Значит, не к королю.

Огромная дужка замка нехотя вылезла из проушин, толкнули створку. Митька увидел небольшую полутемную комнатушку, свет в нее попадал лишь через два маленьких оконца – над дверью и в противоположной стене. По углам лежали охапки сена, в небольшой нише слева стояла прикрытая дубовой крышкой бочка. На крышке – щербатый кувшин и незажженный светильник.

Капитан распутал веревки. Митька потер опухшие запястья и без команды шагнул за порог. Закрылась за спиной дверь, тяжело стукнул о доски замок. Ну что, княжич Дин, вот ты и в замке, на котором поднят штандарт короля.

Что-то зашуршало в углу, и насмешливый голос произнес:

– Кого я вижу! Ну, спасибо за такой подарочек.

На сене, закинув под голову руки, лежал темноволосый парень без мундира. Соломинки прилипли к рубашке из тонкого батиста, запутались в волосах. Новоявленный сосед, казалось, забрался сюда просто отдохнуть. И голос, и лицо его показались Митьке знакомыми.

– Простите?

Парень неторопливо потянул в рот соломинку, с ленивым любопытством разглядывая Митьку. Он даже не изобразил попытку привстать, и княжич тоже опустился на сено в углу напротив. Хотелось закрыть глаза и подумать, но насмешливый взгляд сокамерника мешал. Да еще уверенность, что Митька должен его знать. Парень выплюнул соломинку, приподнялся, опираясь на локоть. Остановил взгляд на белых аксельбантах – все с той же непонятной насмешкой. Потом церемонно наклонил голову. Воспоминание толкнулось, просясь на волю.

– Маркий Лесс.

– Княжич Крох, – эхом отозвался Митька. Он вспомнил.

– Князь Лесс, – парень снова лег на спину, положив руки под голову. – Лесс, княжич Дин, но не к вашим услугам.

Странно, ведь сын Кроха присягал королю – почему же он здесь? С болезненным любопытством, с каким в детстве отдирал едва подсохшую корочку на разбитом колене, Митька рассматривал Марка. Это его отцу он желал смерти, и, если бы все получилось, князя Кроха убили бы по его слову. Марк так же, как Митька, отрекся от отца – только сделал это много раньше. И теперь сидит под арестом. Какое странное переплетение и отражение судеб.