Маша переводила округлившиеся глаза с меня на него.

– Да вы что, совсем озверели, что ли? Какие алименты? У вас что, не хватило времени выяснить все это? О чем вы тогда часами болтали?

– О вечном, – улыбнулся Соломатько.

– Выход где? Ты куда нас привел? – Маша снова попыталась его пхнуть.

Я слегка загородила его:

– Машуня, осторожно, у него правда ребро сломано.

– Да плевала я на его ребра! У него, по-моему, в голове что-то сломано! Пусть говорит – куда он нас привел?

– Вы окружены! Оружие на пол! Руки за голову! Все к стене! Игорь Соломатько, шаг в сторону! По девчонке не стрелять! Мамашу брать живой, при сопротивлении расстреливать на месте!

Я и теперь не сразу узнала этот голос – странный пронзительный голос моего таинственного собеседника на второй день пребывания на даче. Как же мне тогда не пришло это на память!.. Маша быстро наклонилась к сумке, что-то оттуда достала, потом посмотрела на меня и на мгновение беспомощно опустила руки. А потом вдруг звонко выкрикнула в ту сторону, откуда доносился голос:

– У нас нет оружия! – Маша стояла помертвевшая, растопырив руки, в одной из которых был обрез с единственным патроном, и тяжело дышала. Она сделала шаг назад, видимо пытаясь закрыть меня. – Мама ни в чем не виновата! Это я его украла! Мама не винов…

– К стене! Лицом к стене! – повторил голос, но чуть менее уверенно.

– Машенька… Девочка моя… – Я быстро шагнула к сжавшейся Маше. – Все хорошо. – Она дернулась, а я, обнимая ее, обернулась: – Какой же ты все-таки идиот! Придурок!

Соломатько закашлялся, вышел откуда-то сзади и с разбегу повалился на колени перед Машей.

– Прости меня, доченька. Я не знал, что так получится.

Маша стала озираться.

– Заинька… – Я прижала к себе ее голову Я видела, что Маша действительно по-настоящему испугалась и растерялась, единственный раз за все это время. – Все в порядке. Это папаша твой выступает, педерастическим голосом разговаривает. Примочка у него такая, с юности. Номер на «бис». Все поначалу покупаются. Он так и спеть может.

– Ага! «Выхожу-у один я на доро-огу-у…» – с готовностью откликнулся Соломатько, не вставая с колен.

– Вставай, Игорь, хватит уже, наигрался. – Я отвернулась от него и покрепче обняла замершую Машу.

– Ну и ладно. Не нужно вам мое последнее «прости», не надо. Хотел было за все покаяться, да вот не вышло, – Соломатько ерничал, но при этом пытался заглянуть Маше в глаза. И заодно мне тоже. – Выход вон там, за квадратной колонной. – Он показал рукой вбок. – Там, правда, к ней, кажись, что-то привалено, типа бревна…

Маша уже пришла в себя и первой отправилась смотреть, что же там такое привалено к выходу.

– Ага, бревно и есть. Огромное.

– Я же говорил, – радостно закивал Соломатько.

– Это ты – бревно, батяня-комбат! Ты зачем вообще нас с дачи-то увел?

– Чтобы не растлевать. Зачем вам было смотреть и слушать, что там сейчас происходить будет? У Машки вон какие передачи светлые, о вечной любви… – Соломатько смешно вытянул губы и причмокнул. – А ты, доченька, сама еще светлая и вообще вся такая… – он неопределенно покрутил перед собой руками, – чудесная… Тебе там нечего делать было… Да и потом… Выкуп-то брать будем?

Мы с Машей переглянулись.

– А ты что, в долю войти хочешь? – Маша заинтересованно рассматривала Соломатькино лицо, так похожее на ее собственное, но карикатурное и постаревшее.

– «Выйти и войти, и не вздремнуть на полпути…» – начал было Соломатько рифмовать скабрезную шутку, но вовремя запнулся.

– Ага, вот и я думаю. – Я покачала головой. – Ты и правда невыносим, батяня-комбат.

– Но зато я… Перечисляю по пунктам: знаю, как отвалить бревно, – это раз. И как точно получить выкуп – это два. Вернее, как его не отваливать.

– Выкуп не отваливать? – Маша совсем успокоилась.

– Бревно. За ним внизу есть лаз. Вы с мамой точно пролезете, не сдвигая бревно. А я… – Он слабо махнул рукой. – Если вылезу, то выкуп вам отвалю я. Сколько вы за меня просили-то?

Мы опять переглянулись с Машей.

– Пятьдесят, – почти хором ответили мы на вопрос, который он с того дня, когда Маша собиралась отрубить ему пальцы, больше не задавал нам. Боялся, наверно, услышать сумму, которую его родственники не хотели за него платить. А скорее всего, боялся определенности и новых разочарований.