Я молча смотрела на него. Он улыбнулся.

– Ты дверь так многозначительно даже не прикрыла после обеда… Оставила нараспашку. Я думал – нарочно, чтобы я тебя подстерег где-нибудь в коридорчике…

Я пожала плечами и вышла. И до сих пор не смогу дать точного ответа даже самой себе, что мной руководило, когда через десять минут я, прислушиваясь и оглядываясь, чтобы не увидела Маша, несла ему ту разнесчастную бутылку.

Не уверена, готовил ли Соломатько вопрос все это время или с ходу придумал его, глядя на мое перепуганное лицо.

– Скажи, Егоровна, вот что тебя мучает?

– Честно? – Я поставила тяжелую плетеную бутылку на стол и немного подумала, стоит ли ему говорить. – М-м-м… А почему бутылка такая грязная под соломкой… если вино правда какое-то особенно дорогое?

Соломатько с удовольствием потянулся и даже причмокнул:

– Э-эх, деревня! Потому и дорогое, что лежало в известковых штольнях, доходило до кондиции и до вот такой цены. Сказать, кстати, сколько стоит?

– Не надо, а то я пить не смогу. То есть… пробовать. – Я, к ужасу своему, чувствовала, что сегодня попадаю во все расставленные капканы.

– Ладно! – Соломатько налил немного вина в чашку. – Что ж ты рюмки не захватила!.. Изуверство – пить и не видеть цвета на просвет. Ты, кстати, от вопроса ушла, а я люблю пить по-русски, с беседами. Так что тебя мучает, дорогая моя Егоровна, кроме грязи на дорогих бутылках из моей коллекции?

– А смеяться не будешь?

– А что, надо смеяться?

– Нет, как раз не надо. – Я решила, что ему сейчас сразу станет неинтересно, вряд ли он имел в виду такие беседы, и поэтому сказала: – Представь, меня мучает космос.

Соломатько аж присвистнул:

– Дела…

– Да. Пустота вокруг нас. Я ее ощущаю, прямо физически ощущаю, особенно по ночам. И еще то, что жизнь так страшно, необъяснимо, жестоко коротка.

– Ну, правильно. Я так и знал. С этого, собственно, и начал сегодня.

– Что ты знал?

– Что у тебя никого нет. Вообще никого! – безапелляционно заявил Соломатько, с хрустом вытягивая свою коротковатую шею из плеч.

– Да при чем тут это! – Я пожалела, что ответила.

– А при том. Когда женщине не на кого опереться и не к кому подкатиться ночью… не ухмыляйся, Егоровна… даже просто так подкатиться, без глупостей, то она начинает растворяться в…

– Макрокосме, – подсказала я.

– Ага, спасибо. И слова дурацкие употреблять. Это тоже признак дремучего женского одиночества.

– Пф-ф-ф… – фыркнула я, потому что, собственно, а что мне еще оставалось делать? – Да я и не скрываю своего одиночества. И даже горжусь им.

– Всегда дурой была… – завел было Соломатько.

– Прекрати, – одернула его я. – Я вполне серьезно горжусь. Потому что это выбор. Понимаешь? Потому что я так для себя решила. Если не получилось по максимуму…

– Со мной, что ли? – нежно улыбнулся Соломатько.

– В том числе, – слукавила я, потому что, конечно, по максимуму было только с ним. – А жить просто так… чтобы было к кому ночью подкатиться…

– А днем опереться. В супружестве еще много и других приятных вещей, о которых ты, Егоровна, даже не подозреваешь… – продолжал улыбаться Соломатько.

– Хорошо, – покладисто согласилась я. – И тем не менее. Денег мне вполне хватает. Друзья были и есть.

– Любо-о-внички должны быть, а не друзья… – Соломатько отстучал что-то вроде Хабанеры костяшками пальцев, а мне вдруг стало скучно.

– Не разочаровывай меня, Соломатько, уж до самого-то конца, пожалуйста, – попросила я.

– Хорошо. – Он кивнул. – Постараюсь. Я как раз хотел сказать тебе, для пущего очарования… Недавно понял я одну очень грустную вещь…

– Что жизнь печальна? – Я не была настроена обсуждать сегодня с ним еще и смысл или бессмысленность жизни.

– Не кусай меня сегодня. Пожалуйста. Можешь не гладить, но и не кусай. Я устал собачиться с тобой. Послушаешь?

– Да.

– Я понял, что в жизни встречаешь вовсе не " так много людей, как кажется в молодости.

В двадцать я мог спокойно расстаться с другом, зная, что у меня будет еще по меньшей мере десять настоящих друзей. А появился всего один, да и того, по иронии судьбы, увезла одна роскошная креолка в Гваделупу. И там он и пропал, даже не знаю, жив ли. То же касается женщин, даже еще хуже. Когда мне было девятнадцать лет и красивая девушка Даша с круглой родинкой на попке мне отказала, я утешал себя тем, что впереди еще столько Даш, а впереди было только… – Он быстро глянул на меня. – Сейчас посчитаю…