И вскрикнул… возможно, от радости. Тетя Сильвия, выпрямившись, сидела на своем стуле с абсолютно невозмутимым видом.

— Тетя! Тетя!

Глаза ее были закрыты, мой крик не пробудил ее от сна.

Я приблизился и положил руку ей на плечо.

Ее тело медленно наклонилось, соскользнуло со стула и рухнуло на паркет с оглушительным грохотом.

На пол упало не человеческое тело, а каменное изваяние, и разбилось от удара.

И тогда в ночи прозвучал звонкий голос:

— Теперь мы остались одни в Мальпертюи!

— Эуриалия! — заорал я. Но кузина не показалась.

Как безумный, метался я по дому и все время кричал, умоляя ее появиться.

Тщетно.

С отчаянием в душе я вернулся в холл. Свечка моя погасла подле изваяния бога Терма, а из глубин мрака на меня надвигались устрашающие зеленые глаза.

Ощущение безмерного холода пронзило меня, тело словно само прильнуло к каменным плитам пола, сердце перестало биться.

Я, который совершил кражу в библиотеке Белых Отцов и предпринял тяжкий труд — возможно, во искупление своего греха — привести в порядок документы из оловянного футляра, дабы восстановить историю Мальпертюи, я прерываю последовательность листков, оставленных несчастным Жан-Жаком Грандсиром.

Дело в том, что здесь необходима вставка из нескольких страниц, исписанных Дуседамом Старшим. Похожее уже имело место в самом начале этой повести, когда из рукописи нечестивца-аббата я переписал отрывок, названный им самим «Видение Анахарсиса». Несколько листов, здесь приведенных, будут последним образчиком его многословной прозы: в остальном его записи являют собой исполненные самодовольства разглагольствования о тайных науках и набор опаснейших богохульств.

Отмечу в частности, что обуянный гордыней Дуседам Старший здесь уже прямо использует свое ненавистное «Я» вместо безличного изложения событий.

Остров относится к группе Киклад и, должно быть, расположен неподалеку от Пароса; но из-за свирепых грозовых бурь мы уже несколько дней плаваем наудачу в этих опаснейших местах. Наконец сквозь клочья тумана, разорванного утренним ветром и тут же вновь сросшегося, проступили отвесные скалы, о которых упоминал Анахарсис. Я уверен, он говорил правду.

Ко мне подошел Ансельм Грандсир и завел довольно необычную для него речь.

— В это время года такая буря прямо-таки удивительна, кто хоть немного знает море. Похоже, тут даже стихии подчиняются силам, недоступным нашему разумению. На этом проклятом острове кроется какая-то тайна…

— Да уж! — ответил я. — Возможно, мы ищем нечто не совсем обычное.

— Черт подери! — прорычал капитан. — Значит, я правильно чуял неладное… Нам обещали неплохое вознаграждение. Я не сразу клюнул, но когда тебе оплачивают все труды вне за висимости от конечного результата… Да, видать, цель-то уже рядом. Ну и как тут все-таки не подумать о премии посолиднее…

Я прикидывал, к чему он клонит, а сам помалкивал. И тут он треснул по столу кулаком, точно кузнечным молотом.

— Когда простой моряк не знает, что к чему, колдун как раз и сгодится; твой куманек, что водит дружбу с дьяволом, наверняка подрассказал тебе всякого разного, прежде чем навязать нам твою мерзкую рожу.

— Вы изволите говорить о почтенном сеньоре Кассаве? — мягко осведомился я.

— Так он назвался, этот тип, что нам платит, — скептически отозвался капитан. — Не похож он на человека, готового разбрасывать свои экю направо и налево.

— Да уж, разумеется…

— Давай-ка по делу, Дуседам, — загремел он, — если не хочешь, чтобы твоя требуха пошла на корм рыбам!

Я улыбнулся, ибо за вспышками гнева видел беспокойство и нерешительность — он готов был подчиниться если не требованиям моим, то желаниям.

— Почтенный сеньор Кассав, — продолжил я, — мне представляется человеком удивительным. Он еще молод, но обладает познаниями ученого старца; полагаю, он искушен во многих науках, даже самых тайных. Я сам много учился, господин Ансельм, знаю латынь, греческий и даже молодые языки мира. Через чтение я познакомился с историками и врачами, гуманистами, бенедиктинцами и алхимиками. Ценой бессонных штудий мне дано было познать спагирию, некромантию, геомантию и другие науки, относящиеся к сферам черной, красной и белой магии. Но я почувствовал себя жалким невеждой рядом с сеньором Кассавом, чье знание коренится в мудрости самого отдаленного прошлого и простирается к арканам будущего.

На случай, если бы мы обнаружили то, на что он надеялся, он наделил меня кое-какими возможностями, по сути дела довольно ограниченными, коими мне угодно будет воспользоваться с осторожностью и благоразумием.

— Ну тогда… — начал было Грандсир. Его прервал крик дозорного.

— Туман рассеивается! Мы бросились на мостик.

Море успокоилось как по волшебству; облака, стремглав убегающие к западу, обнажили чудесную лазурь аттического небосклона. И тут, словно сраженные безумием, матросы заметались по палубе, испуская дикие вопли. О нет, Анахарсис не солгал — доказательством служит смерть троих матросов нашего экипажа: их убил страх.