– Я хотел спросить… Может быть, ты знаешь… Кто такая Эмилия Пардо Басан?

Странное дело, вместо того чтобы рассмеяться Сардику в лицо и отбрить чем-то типа «ну ты и мудак!», девушка сунула в рот кончик косички (потрясающий жест, до которого так и не додумалась Шурик), нахмурила лоб и произнесла:

– Это писательница. Испанская. Не слишком выдающаяся и мало кому известная. Умерла в прошлом веке.

– А Холли Голайтли? Кто такая Холли Голайтли?

Вот теперь она улыбнулась, и это была замечательная улыбка: улыбка-воспоминание. Как будто Холли Голайтли много значила для нее и (на правах старшей сестры) посвятила во все тайны и чудачества взрослой жизни.

– Ты не читал «Завтрак у Тиффани» Трумэна Капоте? Холли Голайтли – оттуда.

– Не читал.

– Но кино-то должен был посмотреть! С Одри Хепберн.

– Увы. – Сардик устыдился своего невежества и, кажется, даже покраснел. – Оно того стоит?

– Еще бы.

– А Сильвия Плат? Тоже персонаж?

– Поэт.

– Мало кому известный?

– Я бы так не сказала. Она слишком рано умерла, чтобы быть никому не известной…

Сардик мог бы тоже подкинуть дровишек в костер темы «ранние смерти как способ добиться популярности», но у него в запасе оставалось еще несколько имен Чью судьбу просто необходимо прояснить.

– А Поль? Что ты знаешь о Поль?

– Что людей с именем Поль – как звезд на небе

– Поль – не мужское имя. Женское.

– Поль – женщина? – Ангел снова принялся жевать кончик косички. – Я знала только одну женщину Поль. Из романа Саган «Любители вы Брамса?».

– Наверное, это та самая Поль, – обрадовался Сардин. – Она была молодая?

– Не слишком. Зато у нее имелся молодой любовник.

– Значит, она была красивая?

– Пожалуй.

– А еще вот такое имя – Леонор Асеведо Аэдо. Ни о чем тебе не говорит?

– Так звали мать Борхеса. Писателя.

Сардик не настолько туп, чтобы не иметь представления о писателе Борхесе. Он даже читал кое-что борхесовское, теперь и не вспомнить, что именно: кажется, рассказы. Или одну из антологий, им составленную. Это не так уж важно, тем более что Борхес умер, и уже давно, задолго до того, как Шурик разбилась на опасном склоне в горах. Причем возраст, в котором он умер, был довольно почтенным, что уж говорить о его матери! Так и есть, Леонор Асеведо Аэдо – самая пожилая из постоялиц гостиницы в голове Сардика. И самая обстоятельная, недаром именно ей принадлежит идея вывески

«Concepcion Jeronima. 13».

– …По-моему, ты ненормальный, – сказала девушка без всякого осуждения. – Зачем тебе все эти имена?

– Это долгая история. Непонятно, откуда они взялись. Поселились у меня в голове и мешают заснуть…

– Ты слышишь голоса?

Только имена. Не важно… Они здесь, – Сардик легонько постучал пальцем полбу, – устроили что-то вроде гостиницы. И ничем их не выкуришь…

– Гостиницы? Ха! Ты точно ненормальный!

– Не веришь? – Сардику вдруг стало весело, как иногда бывало весело с Шуриком и с ее завиральными историями; теперь он и сам выступил в качестве автора завиральной истории. – У гостиницы даже название имеется…

– Да что ты говоришь! «Хилтон», да? Или, может, «Октябрьская»?

– Не совсем. «Concepcion Jeronima. 13».

Ничего такого он не сказал – ничего, что могло бы так сильно взволновать ее. Но она выглядела взволнованной по-настоящему, как если бы увидела перед собой привидение, или старого друга, которого давно считала умершим, или саму Холли Голайтли, старшую сестру. Сардик даже обернулся к пиротехнической заставке – не выскочил ли из нее долгожданный миллион китайцев?

– Повтори, – сказала девушка, чтобы исключить возможные разночтения.

– «Concepcion Jeronima.13», – с готовностью повторил Сардик.

– Откуда ты знаешь про это название?

– Я уже объяснил.

– Другого объяснения не будет?

– Нет.

– Мне надо подумать…

К чему относилось «мне надо подумать»? Наверняка к названию, которое он воспроизвел с максимально возможной точностью. Это для него, Сардика, «Concepcion Jeronima.13» – не более чем набор букв. А для ангела в этих буквах заключен какой-то тайный смысл. Как существует тайный смысл в их совсем не случайной встрече, которая… которая…

Изменит его жизнь. Полностью.

Он недолжен был спутать ангела ни с кем другим. И он не спутал.

Пока Сардик прислушивался к себе, девушка оторвалась от стены, сделала несколько шагов вперед и присела на корточки перед ним, все еще сидящим на земле. От этой неожиданной близости у Сардика пересохло во рту и заныло сердце.

– Ты – составитель ребусов? – спросила она, в упор разглядывая Сардика, ощупывая глазами каждый сантиметр его лица.

– Почему? Я художник.

– Художник и при этом составитель ребусов?