– Ты так уверенно говоришь, будто знаешь, на какое именно.

– А в таких городках всегда только одно кладбище. Здесь обычно не тянут с похоронами. Думаю, девчушка умерла всего несколько часов назад.

– Несколько часов...
– Мари отвернулась - голая, жалкая, с мокрым полотенцем в поникших руках. И медленно двинулась к своей кровати.
– Неужели... Всего несколько часов назад она была еще жива, и вот теперь...

Джозеф продолжил:

– Теперь ее скорее несут на гору. Неподходящий здесь климат для покойников. Жара, бальзамировать нечем. Вот и приходится им спешить.

– Но представь себе, какой ужас - то кладбище...
– произнесла Мари совершенно замогильным голосом.

– Ах ты о мумиях, - сказал он.
– Да будет тебе расстраиваться.

Сидя на кровати, Мари машинально разглаживала полотенце у себя на коленях. Глаза ее казались не более зрячими, чем круглые коричневые соски грудей. Она смотрела на Джозефа и не видела его. Щелкни он сейчас пальцами, кашляни - она даже не вздрогнула бы.

– Они едят фрукты прямо на ее похоронах. И смеются!

– Путь до кладбища неблизкий, да еще все время в гору.

Мари вдруг дернулась, словно рыба, которая заглотила крючок и пытается освободиться. Затем бессильно откинулась на подушку.

Джозеф посмотрел на нее долгим взглядом. Это был особый взгляд - так обычно разглядывают плохую скульптуру. Холодный, придирчивый и в то же время равнодушный... Ну да, конечно, его рукам знакомы все изгибы ее полнеющего и дряблого тела. Это уже далеко не то тело, которое он обнимал на заре их супружества, - оно изменилось, и изменилось непоправимо. Словно скульптор случайно пролил на упругую глину воды, превратив ее в бесформенную массу. Теперь сколько ни отогревай ее в руках, сколько ни пытайся выпарить влагу, прежней ей уже никогда не стать. Да и откуда взяться теплу? Ведь лето - их лето - давно прошло. Теперь безжалостная вода въелась в каждую клеточку ее тела, отяжелив груди, заставив обвиснуть кожу.

– Что-то я неважно себя чувствую, - сказала Мари и задумалась, словно пыталась понять, действительно ли это так.
– Совсем неважно, - повторила она, но Джозеф ничего не ответил. Полежав еще пару минут, она приподнялась.
– Давай не будем оставаться здесь еще на одну ночь, Джо.

– Городок такой живописный...

– Да, но ведь мы уже все осмотрели.
– Мари встала. Она знала наперед, что он скажет. Что-нибудь веселое, бодрое и жизнерадостное - разумеется фальшивое.
– Можно поехать в Патцкуэро. Это рукой подать. Тебе даже вещи паковать не придется, милый, я все беру на себя! Остановимся в отеле "Дон-Посада". Говорят, там красивейшие места...

– Здесь, - перебил ее Джозеф, - здесь красивейшие места.

– ...и все дома увиты бугенвиллией...
– закончила Мари.

– Вон, - он показал на цветы на окне, - вон твоя бугенвиллия.

– ...а еще там можно порыбачить - ты же обожаешь рыбачить, - поспешно добавила Мари.
– И я тоже буду рыбачить с тобой. Я научусь - правда научусь. Я так давно мечтала научиться рыбачить! Знаешь, у тарасканских индейцев раскосые глаза и они почти не говорят по-испански... А оттуда мы можем отправиться в Паракутин - это недалеко от Урвапана, там делают замечательные лаковые шкатулки. О, это будет здорово, Джо!.. Все. Я начинаю собирать вещи. Постарайся понять меня и...

– Послушай, Мари...

Джозеф окликнул ее, и она остановилась, не добежав до двери ванной комнаты.

– А?
– повернулась она.

– Разве не ты говорила, что неважно себя чувствуешь?

– Ну да, я. Я и правда чувствовала... чувствую себя неважно. Но стоит только подумать об этих замечательных местах...

– Да пойми же: мы не осмотрели и десятой части этого города, - с самым резонным видом начал он.
– Там, на горе, есть статуя Морелоса - я собирался ее сфотографировать. Кроме того, дома французской постройки... Ну подумай: преодолеть столько миль, ехать сюда, добираться - а потом побыть всего один день и уехать! И потом, я уже заплатил за следующую ночь...

– Мы можем сделать возврат, - поспешно заверила его Мари.

– Ну почему ты так хочешь уехать отсюда?
– с притворным простодушием, словно он говорил с ребенком, спросил Джозеф.
– Тебе что, не нравится этот город?

– Да нет же, городок прелестный, - ответила Мари, изобразив улыбку на совершенно бледном лице.
– Такой чистенький... гм-м... зеленый.

– Ну вот и ладно, - порешил Джозеф.
– Тогда остаемся еще на день. Обещаю: ты обязательно полюбишь эти места.

Мари начала что-то говорить, но замолкла.

– Что-что?
– переспросил он.

– Да нет, ничего.

Она закрыла за собой дверь ванной. Было слышно, как Мари роется там в аптечке. Затем зашумела вода. Очевидно, она принимала какое-то желудочное средство.

Джозеф встал под дверью.

– Скажи... ты ведь не боишься мумий?
– спросил он.

– Н-не, - промычала она.

– Значит, все из-за похорон?

– Угу.

– Имей в виду: если бы ты действительно боялась, я бы без всяких промедлений собрал чемодан - да-да, дорогая.