– Человек! Ты видел? – дернул за рукав Ванко. – Там человек.

– Может, оборотень какой, – хмыкнул Слав. – Стрелой, что ли, пощекотать?

– Слав, там человек! Может, ему помощь нужна?

– Ну да, человек – ночью, один. Тварь это, – вскинул к плечу самострел брат.

– Не надо, Слав, ты же видел – человек. Вдруг соседи, вдруг беда случилась, а ты его…

Дозорный на секунду задумался, опустил оружие:

– Буди Сивого и старших.

Через небольшой промежуток времени отец и еще четверо дюжих поселенцев стояли на вышке в компании со Славом и настырным Ванко.

– Ну что там?

– Затих, не шевелится. Пару раз поднимался. Похоже, правда человек, – доложил старший брат.

– Надо вытаскивать, прикрывайте. – Старейшина взмахом руки приказал двоим мужикам остаться наверху.

Вышли за стену – двое по сторонам, со взведенными самострелами, Слав и отец с факелами в центре. Каждый шаг отзывался звонким треском наста, нарушая безмолвие ледяной пустыни. Сопровождающие нервно водили арбалетами по сторонам – ночь и стужа несли ощущение опасности и безысходности.

– Не суетись, – вполголоса прикрикнул старейшина, – друг друга перебьете.

Расстояние, казавшееся с высоты частокола небольшим, на деле оказалось приличным. Постепенно в лежащей бесформенной куче стали проявляться черты распластанного человеческого тела. К нему из темноты вели взрыхленные борозды снега, щедро окропленные кристаллами замерзающей крови. Внезапно шкуры, прикрывающие несчастного, зашевелились, тот резко встал на колено и рывком поднялся, опираясь двумя руками на кривой посох-корягу, подобранный, вероятно, где-то на берегу. Спасатели отшатнулись – всем своим видом, суровым и обреченным, путник напоминал старуху Смерть, как ее описывали в ночных рассказах при свете огня. Достаточно высокий и широкоплечий, он стоял, пошатываясь, явно стараясь не ступать на правую ногу. Длинная накидка из волчьих шкур, делавшая фигуру еще более сгорбленной и зловещей, была изодрана в клочья и беспорядочно свисала, беззвучно колыхаясь в порывах ветра. В изрытом под ногами снегу отчетливо проступали следы крови, маслянистыми багровыми отблесками отливали в свете факелов остатки одежды и меховая оторочка унтов. Глубокая страшная рана с рваными краями и свисающими ошметками кожи перечеркивала подбородок, щеку и уходила вверх, в тень низко надвинутого широкого капюшона. Оттуда, словно из бездны, зловеще полыхали глаза. Руки, держащие посох, были обнажены и явно отморожены. Незнакомец проклокотал что-то невнятное, попытался расправить плечи, но его повело, и он рухнул навзничь, не издав больше ни звука.

Все это заняло мгновенья, многократно растянувшиеся для присутствующих, но сухой скрип снега под упавшим телом вызвал уколы озноба даже у привыкших к лютому морозу охотников.

– Берите, ребяты, потащили, – скомандовал Сивый.

В избе, в неровном свете свечей удалось внимательнее осмотреть гостя. Вид его действительно был жуток. Само по себе сухое и изможденное, тело пришельца было изодрано местами до кости чьими-то острыми зубами.

– Под Стаю попал, не иначе, – присвистывали видавшие виды охотники, бережно отмачивая задубевшие и примерзшие к коже кровавые ошметки одежды.

Правую часть лица, руки и ноги словно тупой бритвой располосовали мощные челюсти.

– От Стаи не уходят, – пробормотал Слав, отжимая окровавленную тряпку.

– А этот ушел, сам посмотри – такие раны ни с чем не спутаешь.

– Да ладно, все равно не жилец. Сюда глянь, это не их работа – кость перекусить волколаку не по силам.

Правая нога распухла, голенище унта пришлось аккуратно разрезать – чуть ниже колена из посиневшей плоти белел осколок кости.

– Досталось охотнику.

– Да не похож он на охотника, скорее воин. Броня вон, тесак знатный.

Грудь, живот, спина незнакомца практически не пострадали, действительно защищенные безумно дорогим доспехом из Прошлого. Мягкий, удобный и легкий, он, тем не менее, способен был выдержать прямое попадание арбалетного болта. Огромный, в локоть длиной, нож был закреплен на груди в странных ножнах, рукоятью вниз.

– Воин, – подтвердил старейшина.

Он бережно снял с пострадавшего доспех, извлек и рассмотрел оружие. Кровь была видна и на нем, однако, в отличие от остального имущества, лезвие было тщательно вычищено. Впрочем, кроме одежды да ножа, иной поклажи у гостя и не было, видно растерял в пути.

– Самого можно по частям собирать, а нож вытер, прежде чем убрать, – воин, уважение к оружию имеет.

Словно возмущенный тем, что чужак прикоснулся к его снаряжению, странник повернул обезображенное лицо в сторону старосты и захрипел.

– Ну, мужики, давайте ему шкуру зашивать. Ты уж не серчай, родной, если где криво получится, – угрюмо пошутил старейшина.

Привычные к такому, охотники взялись за иголки, и первые неровные стежки легли на тщательно промытые раны. Спасенный бредил, шептал что-то неразборчивое, но боль переносил спокойно, не дергался, не метался, не кричал – словом, не мешал работать. Будто в довершение всех его злоключений, вдобавок к многочисленным ранам, ушибам да к перелому проступали на коже конечностей белые пятна обморожения.

– Держись, братишка, нам тебе еще кости править.

Появление раненого стало самым знаменательным событием зимы в бедном на новости хуторе. Ванко сутками просиживал возле спасенного, смачивал ему губы водой, пытался поить горячим бульоном и помогал менять компрессы. Состояние больного не улучшалось, пунцовым цветом налились края зашитых ран, потемнели обмороженные руки, не уменьшалась опухоль в привязанной к доске-шине ноге. Знающие люди посматривали и лишь качали головами: «Крепко за жизнь цепляется, другой бы давно отошел».