— Клапаны?

Кивок. Зачем слова?

Рассечены мышцы, вскрываю плевральную полость. Вот! Начинаются всякие сюрпризы. Легкое оказалось припаянным к грудной стенке. Это раздражает: нужно время, чтобы аккуратно разделить спайки, а его в обрез. Кроме того, потом из них может кровить. Ничего не поделаешь. Сохраняй спокойствие.

Вскрыт перикард. Обнажено сердце. Оно меня страшит. И на снимке было видно, что большое, но когда оно открыто... Фу! Левое предсердие — как мешок, желудочек огромный, сильно пульсирует. Когда он сокращается, то только половина крови идет в аорту, а вторая — обратно в предсердие, через плохой клапан.

Ревизия. Это значит — палец введен через разрез предсердия внутрь сердца. Я ощупываю створки клапана: они грубы и неподатливы. Шероховаты от кусочков извести. Сильная струя крови бьет в кончик пальца при каждом сокращении желудочка.

Собственно, это и ожидалось.

Минуту думаю. Сразу клапан или попробовать штопать? Клапан — это быстрей, и он не умрет на операции. Не должен бы. Но потом? Приживется ли? Сердце очень изменено, условия прирастания плохие. И как долго он будет служить? Но если пластика не удастся, то придется все равно вшивать клапан. Это лишний час работы машины. Это гемолиз, это печень, почки.

Нет. Как всякий хирург, я прежде всего хочу, чтобы он не умер вот тут, сейчас или скоро после того. А дальше, через месяцы и годы, это уже не так остро.

Снова: нет. Так не пойдет. Спокойно рассуди.

Опять лезу пальцем в сердце. На долю секунды мысль: как это стало просто — в сердце. А помнишь трепет первого раза? Восемь лет назад я был моложе. Теперь бы уже не начал.

Ощупываю, пробую, представляю. Нужно решить сейчас, потому что, когда вскрою сердце, оно уже не будет сокращаться и нельзя увидеть движений клапана.

У меня нет мыслей о Саше. Я не вижу его улыбки, не слышу голоса. И вообще не ощущаю, что это живой человек. Все в подсознании. А сверху только очень напряженные рассуждения — как сделать лучше.

Клапан. Но окончательно — когда увижу.

Мельком взглянул наверх. Кругом сидят наши: врачи, сестры. Даже какие-то незнакомые. Не нравится. Как гладиаторы: смерть и мы. Не смотри. Это все пустяки.

— Давайте подключаться.

Это значит подключать АИК. Одна трубка вводится в правый желудочек — по ней оттекает кровь от сердца в оксигенатор — искусственные легкие. Затем она забирается насосом (это сердце) и гонится по второй трубке в бедренную артерию. По пути еще стоит теплообменник, который сначала охлаждает кровь, чтобы вызвать гипотермию, а потом, в конце операции, нагревает ее.

Подключение хорошо отработано, но требует времени. Все идет как по маслу. Трубка в сердце введена без капельки крови. Приятно. Умею. Не хвались, идучи на рать... Фу, профессор! Саша, наверное, никогда не говорил так. Воспитание не то.

— Машинисты, у вас все готово?

— Да.

— Ну, пускайте.

Заработал мотор. Все-таки он еще шумит. Но терпимо, не как первая машина.

Проверка: венозное давление, оксигенатор, трубки, производительность насоса. Докладывают — нормально.

— Начинайте охлаждение.

Я должен ввести трубку в левый желудочек, чтобы через нее отсасывать кровь, попадающую из аорты, и самое главное — воздух, когда сердце пойдет. Вот на этом я прозевал Шуру.

На миг картина: палата, ночь. Ритмично работает аппарат искусственного дыхания. Она лежит — почти мертвая, без пульса, холодная. Только на экране электрокардиографа еще подскакивает зайчик, указывая на редкие сокращения сердца. Мозг погиб от эмболии, а за ним и все тело. Нужно только сказать, чтобы остановили аппарат, — и через полминуты остановится сердце. Навсегда. И страшно сказать это слово: остановите.

Поеживаюсь, как от озноба.

Вот что значит эта трубка в желудочке. Нужно ее хорошо пришить. А впрочем, это совсем легко, мы постоянно вводим в желудочки инструменты. Нужно четырьмя стежками обшить место прокола, потом, когда трубка извлекается, швы просто затягиваются и дырки нет.

Все сделано, и наступает перерыв.

Еще минут десять, чтобы охладить больного до 22 градусов, которые нам нужны. Все моем руки сулемой.

Марина что-то копается в своем столе — готовится к главному этапу. «Машинисты» берут пробы для анализов. Дима проверяет медикаменты на своем столике и что-то просит принести.

Только нам совсем нечего делать. Временное затишье перед схваткой. Никаких мыслей в голове. Просто стою и смотрю на сердце. Вижу, как оно сокращается все реже и реже по мере снижения температуры. Оно работает вхолостую — кровь гонит аппарат.

— Марина, ты проверила иголки, нитки? Клапаны уже принесли?

— Да, все готово.

— Покажи мне.

Вот он, клапан. Каркас из нержавеющей проволоки, на который хитро натянута ткань из пластика и очень кропотливо пришита, так что образуются створки, как в натуре. Неплохо придумал Сенченко. «Мавр», как его назвал кто-то из инженеров. Хорошая голова.