Шестерки землекопов рыли короткие траншеи к каждому из фановых стояков. Работали с осторожностью, чтобы не дорыться до обломанных концов труб, ибо это грозило немедленным затоплением; оставляли небольшие перемычки для последующего вскрытия.

В дело вступили сварщики с железными листами; запахло озоном, в ямах ослепительно брызгала электросварка. Сварщики обшивали стены ям железом и прокладывали в траншеях трубы к стоякам. Перемазанные в земле кооператоры, точно черти выпрыгивали из преисподней, хватали железо, тянули кабели… народная стройка!.. ухали, кричали, матерились… сама пойдет! подернем! подернем!.. Потом уже признавались друг другу с некоей застенчивостью, что такое испытали впервые в жизни. Знали по кинофильмам, из истории, по книгам – Магнитка, Днепрогэс, Павка Корчагин, – но чтобы самим!..

Лестницы уже блестели, оттертые влажными швабрами, стены промыли с мылом, перила протерли. Инесса Ауриня в джинсовом комбинезоне, в котором не стыдно показаться не то что на субботнике, но и в Париже, собственноручно вымыла кабину лифта в своем подъезде, удалила надписи, покрыла стены лаком для волос (другого у нее не было) и в каком-то необъяснимом порыве прикрепила рядом с кнопками этажей таблички с номерами квартир, расположенных на этих этажах.

В четвертом подъезде, где жила Ирина, лифт расписали масляными красками – какой-то студент постарался, – Рыскаль заглянул, покачал головой: роспись на космические темы – вроде красиво, но единообразие нарушилось…

Машины мусорщиков то и дело подкатывали к пустырю, их загружали баками или внавал, под горячую руку очистили и загородку для мусора соседнего, враждующего с кооперативом дома.

И в этот момент, наконец, вспыхнули в обеих щелях десятки аргоновых ламп, развешанных на стенах дома дугами, точно на новогодних елках. И осветили они безукоризненно чистые, выметенные и промытые водой из шлангов узкие тротуары между домами, в которых собрались кооператоры, задравшие головы вверх. Ущелья празднично заполнились светом; ощущение как при первых послевоенных салютах – многие пожилые вдруг вспомнили, – и слезы радости заблестели на ресницах.

Казалось: все по плечу! Дайте любое дело – сделаем! В подвалах уже заканчивали сварку резервуаров. Комиссия Правления во главе с Рыскалем чинно обходила этаж за этажом, принимая у групп взаимопомощи объекты. Рыскаль с удовольствием ставил отметки в специально заведенный журнал дежурств: «Отлично. Отлично. Отлично…»

И вдруг из первого подъезда выплыл в освещенное ущелье зеркальный платяной шкаф. Его несли на широких ремнях четыре грузчика, а впереди, стараясь ни на кого не смотреть, шествовала женщина в сером пальто с беличьим воротничком. Она повторяла: «Посторонитесь, пожалуйста…». Кооператоры, теснясь в узком пространстве, уступали шкафу дорогу.

За этой процессией шел мужчина, неся на голове мягкое кресло.

Первой бросилась к женщине в пальто руководитель группы взаимопомощи первого подъезда Клара Семеновна Завадовская. На ней был черный рабочий халат, перепачканный землею.

– Что такое? Кто разрешил? – вскричала она, обращаясь одновременно к женщине и толпившимся в щели кооператорам.

– Мы переезжаем. Пропустите, – сухо сказала женщина и кивнула грузчикам, чтобы те продолжали свое дело.

– Не-ет! – закричала Клара Семеновна, преграждая шкафу дорогу. – Вы нам объясните. Игорь Сергеевич! Игорь Сергеевич! – завопила она, подняв голову, и ее голос звонким эхом прокатился по ущелью.

Мужчина с креслом надвинул его себе на голову, точно кепку, пытаясь скрыться от взглядов.

Через минуту на место происшествия прибыл Рыскаль. Тут же выяснилось, что переезжает квартира № 17, с третьего этажа. Неужели дали новую площадь? Так быстро? Толпа заволновалась.

Вдруг, после электрического апофеоза, почувствовали себя обманутыми.

– Я не намерена давать вам отчет, – твердо проговорила женщина.

– Ну что ж. Дело хозяйское. Пускай останется на вашей совести, – сказал Рыскаль.

– Только не надо о совести! – воскликнула женщина.

– Пропустите их, товарищи, – сказал Рыскаль.

Процессия прошла сквозь строй кооператоров, провожаемая негодующими взглядами. На улице Залипалова ждал мебельный фургон трансагентства. Пока грузчики и хозяева совершали рейсы туда-сюда, вынося мебель и чемоданы, в толпе кооператоров распространялись слухи. Стало известно, что переезжают Калачевы – муж и жена, бездетные, из двухкомнатной квартиры. Муж – директор ателье, а жена работает в РСУ дачного треста.

– Ну, все понятно! – говорили мстительно. – Этим законы нипочем!

Справедливости ради, следует сказать, что Калачевы переезжали отнюдь не на новую квартиру – никто им не дал, а к матери жены, живущей в двух комнатах коммунальной квартиры. Но дело даже не в этом. Как они смели? Неужели у них не осталось ничего святого? В то время, как весь кооператив, как один человек… и т. д.

Это происшествие омрачило кооператоров, но ненадолго. Сварщики доложили о готовности резервуаров, и четверка добровольцев в охотничьих резиновых сапогах с голенищами до… в общем, с длинными голенищами… устремилась вниз вскрывать перемычки фановых стояков. На них смотрели как на героев.