О такой женщине я и мечтать не мог. Честно говоря, просто боялся. Я больше никому не верил и, наверное, часто обижал ее. Я ласкал ее живот, думая не о ней. Приподнимал волосы на затылке и искал там другой запах. Она ни разу мне ничего не сказала. Она знала, что моя призрачная жизнь долго не протянет. Из-за ее смеха, из-за ее тела, из-за всей этой простой и бескорыстной любви, которой она щедро меня одаривала. Она оказалась права. Моя призрачная жизнь кончилась, и я зажил счастливо.

Она сейчас здесь, в соседней комнате. Она спит.

В профессиональном плане я достиг большего, чем мог себе представить. Вы скажете, что «терпение и труд все перетрут», что я «оказался в нужном месте в нужное время», что сумел принять необходимые решения, что… не знаю.

Как бы то ни было, удивленные и недоверчивые взгляды моих бывших сокурсников означают, что ничего подобного они от меня не ожидали: красивая жена, красивая визитная карточка и рубашки, сшитые на заказ… а ведь начинал практически на пустом месте.

В свое время я считался парнем, у которого одни девушки на уме, то есть, в общем-то… одна девушка; который на лекциях строчит ей без устали письма, а на террасах кафе не заглядывается ни на ножки, ни на грудки, ни на глазки, ни на что другое. Который каждую пятницу мчится на первый парижский поезд и возвращается в понедельник утром печальный, с темными кругами под глазами, проклиная расстояния и усердных контролеров. Да, для них я был скорее Арлекином, чем плейбоем, что верно, то верно.

Я так любил ее, что мне было не до занятий, и вот из-за того-то, что я запустил учебу, да и вообще ни о чем всерьез не думал, она меня и бросила. Наверное, решила, что будущее слишком… туманно с таким парнем, как я.

Глядя сегодня на выписки с моих банковских счетов, я убеждаюсь, что жизнь любит шутить-с нами шутки.

Итак, я жил-поживал и добра наживал.

Разумеется, нам — вдвоем с женой или с друзьями — случалось, улыбаясь, вспоминать студенческие годы, фильмы и книги, повлиявшие на нас, и наши юношеские увлечения — давно позабытые лица, оставшиеся далеко в прошлом и случайно всплывавшие из глубин памяти. И цены в кафе, и тому подобное… Эту часть нашей жизни мы положили на полку. И иногда хвалились ею, показывая. Но я никогда не тосковал. Чего нет, того нет.

Помню, было время, когда я каждый день проезжал мимо дорожного указателя с названием города, в котором, насколько мне было известно, она все еще живет.

Каждое утро по пути на работу и каждый вечер по пути домой я поглядывал на этот указатель. Только поглядывал — и все. Ни разу не свернул. Подумывал об этом, не скрою, но даже мысль о том, чтобы включить поворотник, казалась равноценной плевку в лицо моей жене.

Но поглядывать я поглядывал, это правда.

А потом я сменил работу. И больше никакого указателя.

Но были всегда и другие причины, другие поводы. Всегда. Сколько раз на улице я оборачивался с замиранием сердца, потому что мне почудился мелькнувший силуэт, похожий… голос, похожий… волосы, похожие…

Сколько раз!

Я считал, что забыл ее, но стоило мне оказаться в одиночестве в более или менее тихом месте, как она приходила, и я ничего не мог поделать.

Как-то на террасе ресторана, с полгода назад, даже меньше, когда клиент, которого я пригласил, так и не пришел, я сам вызвал ее из моей памяти. Я расстегнул воротничок и послал официанта за пачкой сигарет. Крепких, горьковатых сигарет, которые курил тогда. Я вытянул ноги и попросил не убирать второй прибор. Заказал хорошего вина, кажется, «Грюо-Лароз»… Сидел, курил, сощурив глаза и наслаждаясь солнечным лучиком, смотрел, как она идет ко мне.

Смотрел и не мог насмотреться. И все это время думал о ней, о том, что мы делали, когда были вместе и спали в одной постели.

Никогда я не задавался вопросом, люблю ли я ее до сих пор, не пытался сформулировать, какие чувства к ней испытываю. Это было ни к чему. Но я любил эти свидания со своей памятью, когда оставался один. Я должен это сказать, потому что это правда.

На мое счастье, я при моем образе жизни не так уж часто остаюсь один. Разве что какой-нибудь болван-клиент забудет о встрече или же мне случится ехать ночью одному в машине и при этом никуда не спешить. То есть практически никогда.

Даже если бы мне и захотелось вдруг поддаться минутной хандре и поиграть в ностальгию и вроде бы шутки ради отыскать, к примеру, ее номер в телефонном справочнике или сделать еще какую-нибудь подобную глупость, теперь я знаю, что это невозможно, потому что в последние годы я застрахован от безумств. Да так, что надежнее не бывает: детьми.

На моих детях я просто помешан. У меня их трое; старшая дочь, семилетняя Мари, вторая, Жозефина, которой скоро четыре, и младшенький, Иван — ему нет еще и двух лет. Между прочим, это я вымолил у жены третьего ребенка, она, помнится, говорила, что устала, что будет тяжело, но я так люблю малышей, их лепет и мокрые поцелуи… «Ну пожалуйста, — умолял я, — роди мне еще ребенка». Она упиралась недолго, и уже за одно это я дорожу ею больше всех на свете, ближе нее у меня никого нет и не будет. Даже если я и не избавлюсь никогда от одной тени из моего прошлого.

Мои дети — лучшее, что есть у меня в жизни.

Какой-то давний роман в сравнении с этим ничего не значит. Ровным счетом ничего.

Вот так примерно я и жил, пока на прошлой неделе она не произнесла свое имя в телефонную трубку:

— Это Элена.

— Элена?

— Я не вовремя?

Я сидел с сынишкой на коленях, он тянулся к трубке и пищал.

— Мм…

— Это твой ребенок?

— Да.

— Сколько ему?

— …Зачем ты мне позвонила?