Более того, скажу вам по секрету, я очень на вас рассчитываю.

Не гони колесницу, Бен-Гур. Ты что, не видишь — меня заклинило?

— Послушайте, мне очень жаль. Не знаю, что со мной, но я не могу встать. Просто нет сил. Ужасно глупо.

— С вами часто такое бывает?

— Нет, в первый раз. — Болит что-нибудь?

— Нет. То есть да, немного, но дело не в этом.

— Попробуйте пошевелить пальцами.

— Не получается.

— Вы уверены???

— Ну… да.

Мы долго смотрим друг на друга, будто играем в «кто кого переглядит».

— (Нервно.) Вы это нарочно?

— (Очень нервно.) Конечно, нет, скажете тоже!

— Может, позвать врача?

— Нет-нет, не стоит, сейчас пройдет.

— Я асе понимаю, но дело в том, что у меня сегодня еще встречи… Вам нельзя здесь оставаться.

— …

— Попытайтесь еще раз…

— Никак.

—  Да что же это такое?

— Понятия не имею… Откуда я могу знать?… Может, приступ артроза, а может, следствие сильного потрясения.

— А если я скажу: «Ладно, уговорили, я вас опубликую»… вы встанете?

— Ну, конечно, нет. За кого вы меня принимаете? Я что, похожа на дуру?

— Нет, вы не поняли… если я правда вас опубликую?

— Во-первых, я вам не поверю… Послушайте, я вовсе не пытаюсь вас разжалобить, я парализована, вы в состоянии понять разницу?

— (Потирая лицо изящными руками.) Ну почему это случилось именно со мной?… Господи…

— …

— (Поглядывая на часы.) Послушайте, надо что-то делать, мне нужен мой кабинет…

И вот он выталкивает меня в коридор, как калеку в инвалидном кресле, с той лишь разницей, что у моего кресла нет колес, и, надо думать, для него эта разница оказывается весьма существенной… Я всегда любила хорошо покушать.

Так тебе и надо, дружище. Так и надо.

— А теперь хотите кофе?

— Да. С удовольствием. Очень мило с вашей стороны. — Может быть, все-таки позвать врача?

— Нет, нет. Спасибо. Само пройдет.

— Вы слишком напряжены,

— Я знаю.

Не было никакой розовой бумажки-памятки на телефоне секретарши. Она была мила со мной просто потому, что она вообще милая девушка.

Пожалуй, все не так уж и плохо.

В самом деле, не часто выпадает случай несколько часов подряд смотреть на такую девушку, как она.

Мне нравится ее голос.

Время от времени она кивает мне, чтобы я не чувствовала себя брошенной.

А потом замолкли компьютеры, включились автоответчики, погасли лампы, и офис опустел.

Сотрудники уходили один за другим, и все думали, что я сижу, потому что мне назначено. Ха-ха!

Наконец и Синяя Борода покинул свое логово, отсыревшее от слез графоманов.

— Вы все еще здесь??!

— …

— Ну и что прикажете с вами делать?

— Не знаю.

— Зато я знаю. Я вызову «скорую» или службу спасения, и через пять минут духу вашего здесь не будет! Не собираетесь же вы, в самом деле, тут заночевать?

— Пожалуйста, не надо никого вызывать… Сейчас отпустит, я чувствую…

— Рад за вас, но я должен запереть дверь, это вы можете понять?

— Вынесите меня на улицу.

Понятное дело, он не сам меня выносил, позвал курьеров. Два рослых красивых парня в татуировках сыграли роль носильщиков для моего портшеза.

Они взялись с обеих сторон за подлокотники и в два счета снесли меня вниз.

Ну до чего же славные ребята.

Мой несостоявшийся издатель, этот образчик деликатности, который рассчитывает на меня в будущем, галантно раскланялся со мной на прощание.

Удаляясь, он несколько раз оборачивался и качал головой, словно пытался проснуться от дурного сна: видно, так до конца и не поверил в мой паралич.

По крайней мере, ему будет что рассказать за ужином.

Кто останется доволен, так это его жена. Сегодня ей не придется выслушивать жалобы на кризис в издательском деле.

Мне наконец стало хорошо.

Я смотрела, как официанты в ресторане напротив суетятся над накрахмаленными скатертями; они были безукоризненны (как стиль моих рассказов, думала я, посмеиваясь), особенно один, за которым я пристально наблюдала. Типичный «френч гарсон-де-кафе», из тех, что вызывают расстройство гормональной системы у толстых американок, облаченных в «Reebok».