Многие явления ибанской жизни, как и всякой другой, помимо их жизненной ценности имеют еще некое символическое значение, а некоторые — исключительно символическое значение. Например, увеличение зарплаты имеет жизненное значение, что очевидно. Но не только. Оно еще переживается индивидом как символ того, что его уважают, что труд его ценят, что он способен к росту и т. д. Благодарность в приказе имеет чисто символическую ценность. Однако не следует эту символическую ценность рассматривать только как некое духовное явление. Символические ценности суть показатели положения индивида в обществе, показатели его перспектив, показатели признания обществом этого положения и перспектив. Потому-то такие сильные страсти разгораются по поводу кажущихся пустяков. Премия — не просто сумма денег (обычно — небольшая), а признание прочности положения индивида и перспектив роста. Перестали человека избирать в президиум собрания — все знают, что положение его ухудшается. Здесь всякая неудача (какая бы мелкая ни была) есть угроза ухудшения, а всякая удача есть надежда на улучшение. А поскольку ибанцы все время живут в страхе ухудшения, каждый пустяк приобретает для них смысл сражения за жизнь. Ибанец все время в бою. Пролезть без очереди — победа. Кто-то пролез без очереди перед тобой — поражение. Успел сесть в метро — победа. Перехватили место другие — поражение. Похвалили коллегу — твоя неудача. Поругали коллегу — твоя победа. Ибанская жизнь — это отнюдь не кишение мелких страстей, это бурление крупных страстей, но по пустякам. Жизнь ибанца — миллионы пустяков, требующих больших душевных сил. И есть только два способа избавиться от этого. И оба они фиктивны. Первый — пробиваться вверх. Второй — самоограничение. И в том и в другом случае ты лишаешься естественных человеческих потенций и превращаешься в искусственное существо. Нормальная ибанская жизнь — жизнь в трясине ее мелких дел. Я устал от этого. Нет, мыслитель из меня не выйдет. Думать об ибанской жизни, оставаясь в ней, — слишком тяжелое и скучное занятие. И совершенно бесперспективное. Зачем это все? По ибанским канонам это не имеет никакой ценности.

Понятие таланта в Ибанске точно также отличается от такового в других обществах. Согласно ибанскому пониманию Наполеон, Ньютон, Паскаль, Пикассо, Достоевский и т. п. были бы вопиющими бездарностями в начале их деятельности, и ибанцы ни в коем случае не допустили бы их появления. Зато согласно ибанскому пониманию Заибан, Заместители, Помощники и прочие суть таланты (конечно, пока их не скинули более талантливые Заибаны, Заместители, Помощники и прочие). Талант в ибанском смысле есть способность наиболее эффективно использовать общие Социальные законы применительно к своим особенностям и к особенностям избранной сферы деятельности в данных конкретных условиях. Пусть X есть величина абстрактной способности к деятельности данного рода (талант в старом, буржуазном смысле), — к математике, живописи и т. п. Пусть Y есть величина социальной адаптивности индивида. Пусть Ј есть величина таланта в ибанском смысле. Имеет силу правило: Ј=х. у. Ј, — где Ј есть коэффициент системности. Возьмем, например, двух индивидов А и В. Пусть для первого X = 100 и У = 0, 1, а для второго X= 0 И У=2. В старом буржуазном смысле второй есть полная бездарность сравнительно с первым. Но иначе обстоит дело с ибанским пониманием. Величина таланта первого из индивидов в ибанском смыле равна 10Ј, а второго — 20Ј. В ибанском смысле второй вдвое талантливее первого. Причем, это — не просто конвенция идеалистов насчет смысла слов. Указанное измерение осуществляется практически. В реальности второму индивиду отдается предпочтение. Причем, если учесть, что между X и У имеет место обратнопропорциональная зависимость (чем больше X, тем меньше У; и наоборот), то ничего нет удивительного в том, что ибанское общество на всех парах идет к расцвету талантов и буквально кишит ими. Так что когда по радио и телевидению и через газеты начинают искать таланты, то это сущая правда. Не думайте, что при этом врут и лицемерят. При этом действительно ищут таланты, но в своем, ибанском понимании, которое превосходит (само собой разумеется) всякое иное понимание по глубине, высоте, широте и по всем прочим параметрам. Когда Союз Художников характеризовал Мазилу как бездарность, а Союз Писателей характеризовал Правдеца как среднеспособного, то они не ошибались.

То, что я бездарен в ибанском смысле, это очевидно. Но был ли я талантлив в старом смысле слова? Учителя в школе говорили: да. Профессора в университете говорили: да. Коллеги в один голос говорили: да. А результат? Неврастеник напечатал четыре книжки. А где мои? Даже Эстет, посредственность из посредственностей и паразит из паразитов, имеет мировую известность. А я? Кто узнал о моих способностях, кроме небольшого круга лиц, приложивших немало усилий к тому, чтобы этот круг не расширился? Впрочем, какое это имеет значение. Если уж делать открытие, так чтобы это было действительно нечто выдающееся. А из-за пустяков волноваться не стоит.

Когда я был помоложе, говорит Физик, я тоже мечтал сделать выдающееся открытие и одним махом решить все проблемы: прославиться, обрести независимость и прочное положение, получить житейские блага и все такое прочее. Но потом я от этого отказался. Нет, не из-за того, что в наше время индивидуальные открытия невозможны в силу сложности познания как такового. Это — сказки. Такие открытия вполне возможны и фактически совершаются. Если, конечно, не принимать во внимание социальную среду науки. Такие открытия невозможны фактически, но — именно в силу законов социальной среды науки. Они невозможны социально, а если и совершаются фактически, мир об этом не знает, ибо в мир они приходят не как открытия отдельного гения, а как открытия крупных объединений, возглавляемых крупными чиновниками. В этом суть дела. Хотите, я вам расскажу по сему поводу одну коротенькую историю? Это не выдумка. Участники этой истории все живы. Одних вы знаете хорошо. Других — нет, ибо их знать не положено ибанцам. С главным героем этой истории мы вместе учились в институте и даже слегка дружили. Мы его звали Гением, причем — без тени юмора. Он был в высшей степени одаренный парень. Мы одновременно окончили аспирантуру, одновременно опубликовали первые статейки. Конечно, в соавторстве с руководителями и заведующими лабораторией. Нас обоих оставили в Институте. Началась скучная бесконечная рутина, именуемая научной работой. Мне это осточертело. Мне повезло: женился на дочке… Вы знаете, Меня сразу назначили заведовать отделом, за какой-то пустяк дали докторскую степень, за какой-то другой пустяк — Премию. Осточертела такая жизнь и Гению. Но он решил избрать другой путь. Дочки крупных чинов на улице не валяются. Да и на вид он был таков, что не имел шансов жениться даже на дочери завхоза Института. Кстати, симпатичная была девчушка. И Гений решил сделать нечто из ряда вон выходящее. Вы, конечно, знаете, что проблема Чудака чуть ли не тысячу лет считалась неразрешимой, и что ее недавно удалось решить в Институте под руководством Погонщика. Они там все получили Премии, а сам Погонщик стал пятирежды Героем. Но решил эту проблему Гений. Решил в одиночку. Лет десять он убил на нее. Причем, десять лет ничего, кроме этой проблемы. Ни сна, ни отдыха. Ни семьи. Ни друзей. Только о ней. Только с ней. Над ним смеялись. По обрывкам бумаги, которые он иногда бросал в мусорную корзину, догадались, чем он занят. Его таскали в психиатрические больницы. Признали здоровым. Но на всякий случай начальство велело его поставить на учет. А Погонщик даже слегка поощрял Гения. Иногда отечески похлопывал по плечу. Как-то раз даже дал творческий отпуск. Короче говоря, однажды Гений пришел на работу чистенький, выбритый, просветленный. И все поняли, что либо он окончательно свихнулся, или… Потом начался какой-то странный период. Гений оказался в сумасшедшем доме. А Погонщик получил очередного Героя и вошел в историю науки. Сейчас он член десятка западных академий. Но недавно один человечек, которого обошли и обидели, по пьянке рассказал мне кое-что. Оказывается, Гений решил-таки проблему Чудака. Трудно сказать, как об этом пронюхало начальство. Погонщик ринулся в самые верхи. Там — заседание специальное. Решили: нельзя это открытие доверять Гению. Кто он такой? Беспартийный. Замечен в порочащих связях. Высказывания допускает. Короче, на роль автора этого открытия нужна другая, более подходящая кандидатура. И началась дикая свара В конце концов победил Погонщик: четырежды Герой, десятирежды Лауреат, член такого-то Совета, член такого-то Комитета и прочая, и прочая, и прочая. Кроме того, открытие сделано в его институте. И, честно говоря, Гений лишь реализовал мои идеи, настаивал Погонщик. И добился своего. Гения забрали, произвели обыск, собрали все его бумажки, создали комиссию под председательством Погонщика. Комиссия без труда нашла основную идею Гения в его бумажках. А вскоре нашли рукопись Гения с подробнейшим изложением решения проблемы. Гения основательно подлечили. Но выпускать не собирались. Вдруг кое-что вспомнит и начнет рыпаться?! Однажды Гений вдруг разразился смехом и хохотал подряд несколько часов. Врачи решили, что он свихнулся окончательно и выпустили его. На работу, конечно, не взяли. Дали копеечную пенсию. Недавно я встретил его. Разговорились. И у меня сложилось впечатление, что он вполне в своем уме. Я спросил о проблеме Чудака. Он махнул рукой. А ну их, сказал он устало. Они даже украсть как следует не умеют. Они не умеют даже с ума свести понастоящему. Халтурщики! Ты знаешь, почему я начал смеяться? Я нашел ошибку в своих доказательствах. А эти кретины за счет ошибки отхватили премии, втерлись в историю. Ошибка, удивился я. Так ты на этом деле можешь теперь еще более громкое имя сделать себе! Зачем, пожал он плечами. Проблемато все равно пустяковая. Пусть считается решенной. Никто, кроме меня, сейчас ошибку не найдет. Может быть лет через тысячу найдется такой же болван, как я, и угробит жизнь на эту чушь. И раскопает ошибку. Я совершил другую, более важную ошибку, которую уже не исправишь. Я думал, что в Ибанске можно за счет великого открытия стать Человеком. Ну, а ты как? Стал ты человеком, спросил он меня. Впрочем, можешь не отвечать. Это и так видно, сказал он и, не попрощавшись, ушел.

Ибанское общество внесло существенный вклад в общий социальный прогресс, породив особую категорию индивидов, невиданную ранее и не встречающуюся в обществах иного типа. Это — порядочный человек. Не то, чтобы раньше не было порядочных людей или нет их в других странах. Раньше их даже больше было, а в современных обществах иного типа их неизмеримо больше, чем в Ибанске. В Ибанске их может быть вообще нет. Но дело не в этом. Дело в особой социальной роли индивидов. Подобно тому, как в достаточно больших и устойчивых группах непременно несколько человек (обычно — один) выталкивается на роль добровольных шутов, так в социальных группах Ибанска один или несколько (чаще — один) индивидов выталкиваются на роль порядочного человека. Какие индивиды выталкиваются на эту роль? Разумеется, наиболее удобные и подходящие, умеющие извлечь из этой своей почетной роли ощутимую выгоду. Главное тут не в этом. Важно: какие зримые поступки регулярно совершают эти индивиды в этой своей роли и какова их скрытая социальная суть. Обычно сами порядочные люди и окружающие не осознают эту суть, что является одним из существенных проявлений самой этой сути. Порядочный человек совершает все те поступки, которые совершают прочие, но совершает их так, что на фоне этих прочих он выглядит воплощением доброты, чуткости, честности, смелости, принципиальности и прочих абстрактных добродетелей. Например, в некоторой группе громят индивида А. Все требуют закатить ему строгий выговор. Порядочный человек говорит, что можно ограничиться просто выговором. Не имеет значения, что индивид А ни в чем не провинился или даже заслуживает похвалы с абстрактной (буржуазной, конечно) точки зрения. Например — индивид А сказал, что Правдец — великий писатель. Или собирается некий Совет, на котором будут критиковать индивида В. Если кто-то заступится за В, он отделается пустяками. Порядочный человек возмущается тем, что ругают В, и обещает его поддержать на Совете. Но… он вдруг, к великому сожалению, заболевает и не попадает на Совет. А жаль, если бы он смог, все было бы иначе. Обычно порядочный человек потихоньку обделывает свои делишки. И обделывает их даже лучше, чем черносотенцы и реакционеры. Еще бы! Он получает вполне заслуженно, в отличие от них. Какова же реальная роль порядочного человека? Самим фактом своего существования он как бы говорит людям: глядите, у нас в Ибанске можно быть добродетельным и при том не страдать, а даже вознаграждаться! Кроме того (а может быть это главное), порядочный человек своим участием в разных организациях и свершениях как бы облагораживает последние, маскирует их подлинную суть. Индивида А выгнали с работы? Очевидно, не зря, раз порядочный человек В высказался за это. Такой-то журнал мразь? Не может быть, в редколлегию его входит такой порядочный человек, как В. Короче говоря, порядочный человек — одна из самых гнусных фигур в ибанском обществе. Именно порядочные люди прикрывают в глазах широкой публики гнуснейшие проявления ибанской жизни. Они не просто соучастники преступлений. Они надевают на последние маску добродетели или, в крайнем случае, печальной необходимости. Кроме того, они опасны. Они наносят удар в самое ответственное время и совершенно неожиданно, ибо ты надеешься на них, и тебе даже в голову не приходит, что это — самое уязвимое звено в твоей позиции. Начальство прекрасно отдает себе отчет в том, какую роль играют на самом деле порядочные люди, и в известных пределах поощряют их, даже специально выдумывают, если таковые не появляются по естественным законам социальной жизни. Они избираются во всякие Бюро, награждаются премиями, ставятся в пример и т. п. Случаи, когда порядочный человек эволюционирует в оппозиционера, практически исключены. Как только начальство замечает, что порядочный человек нарушает границы дозволенного, его немедленно ставят на место или вообще лишают данной роли. Как правило, с ним жестоко расправляются, ибо он для начальства — свой человек, почти что член их начальственной мафии. Его карают как предателя интересов мафии. Порядочные люди наряду с осведомителями и холуями образуют элементы неформальной системы власти в социальных группах ибанского общества. Обычно порядочные люди так или иначе сотрудничают с ООН. Таким образом, надо различать два смысла выражения «порядочный человек»: 1) человек, наделенный добродетелями; 2) человек, выполняющий указанную выше общественную роль. Можно быть первым и не быть вторым. Например, если ты не в коллективе, если коллектив аморфен и еще не обрел черты социального целого, если место порядочного человека занято и т. д. Но, как правило, второй не, есть первый. Если первый начинает играть роль второго, это сразу замечают и принимают меры.

А кто был я? Я себя считал порядочным человеком. Но, к счастью моему, я не попал на роль порядочного человека. А ведь мог. Если бы это место до меня не занял Эстет, непременно стал бы. Я же всего лишь человек. Да и роль эта весьма соблазнительна и выгодна. Вон — Эстет. Профессор. Доктор. Редактор всех сборников и монографий. Член всех Советов и Комитетов. Наверняка в этом году пройдет в Академию. А ведь все эти двадцать лет, какие я его знаю, пальцем о палец не ударил. Был, правда, у него один неприятный момент в его безоблачной жизни. Но он его стойко перенес. И по-прежнему процветает потихоньку. Эстет!… Любопытная фигура в нашей ибанской жизни. В нем есть что-то общее с Неврастеником. И я их иногда объединяю в одно лицо.

В Ибанске, говорю я, невозможна большая художественная литература. Конечно, говорит Кандидат, невозможна. Попробуй, напиши! Все равно не напечатают. Дело не в этом» говорит Физик. Она невозможна не в силу запретов, а в силу отсутствия в самой ибанской жизни материала для нее. Великая литература предполагает высокий уровень духовности социально активной части населения. В Ибанске это — чиновничество, составляющее чуть ли не половину взрослого населения. А описывать образ жизни и психологию ибанского чиновника любого ранга все равно, что описывать образ жизни и психологию клопа. Может быть это интересно для зоопсихологии, но не для настоящего художника. Большая литература предполагает практически действующую нравственность в более или менее образованной части населения. Не демагогическую и пропагандистскую) а именно практически действующую. Например, всем известно, что безнравственно про себя думать одно, а говорить и писать публично другое. Для нравственного человека написать или сказать что-то против своей совести — драма. Это — материал для литературы. Для ибанца — это пустяк, привычное дело. И никаких переживаний. Здесь нет материала для литературы, ибо нет проблемы для самих индивидов. И так во всем. Но имеются же какие-то исключения, говорит Кандидат. Например, Неврастеник. Имеются, говорит Физик. Например — Неврастеник. Кстати сказать, он также близкий друг Дегенерата. Да, того самого ведущего специалиста по Теории Сверхнаучного Ибанизма. Они совместно книжку написали. По особому спецзаказу. Для умственно неполноценных дебилов. Книжку сразу перевели на все иностранные языки и продавали за валюту иностранцам. Конечно, Неврастеник — самая тонкая и сложная в психологическом отношении фигура в Ибанске. Помимо тех книг и статей, которые он печатал в самых надежных издательствах Ибанска и которые Ничем не отличаются от прочего ибанского дерьма на эту тему, он тайно сочиняет какие-то подпольные штучки. Он не может их не сочинять, ибо он — гений (это ему с детства долбила его сановная Мамаша и весьма крупный чиновник Папаша). Но он панически боится того, что нала их сочинять. А вдруг возьмут за жопу! Прощай тогда легкая работа (не бей лежачего, как говорят ибанцы) и хорошая (по ибанским масштабам) зарплата. Конечно, за его научные труды ему положено побольше. Не такой же он кретин, как его друг Дегенерат. Тот уже академик, а он… Ему вроде бы не светит. Хочется свои сочинения тиснуть где-нибудь на Западе и прогреметь (то что прогремит, в этом сомнения нет). И страшно. А вдруг схватят до того, как прогремишь, и мир не встанет на Защиту новоявленного гения. И так далее в таком духе. Но это и все. Всей психологии здесь максимум на страничку. Для большой литературы маловато. В Ибанске возможна только одна книга на уровне большой литературы: книга о том, что в Ибанске невозможна такай литература.