– Мой зайчик лучше! Мой! Зачем ты испортила моего зайчика?!

Заведующая и Виолетта Михайловна облегченно вздохнули, оттащили меня от приятельницы и поставили в угол. Там у меня было время обдумать стратегию поведения в этом пространстве.

Необходимо было снова стать ребенком, иначе хлопот не оберешься. С другой стороны, поддерживать искренние контакты со сверстниками – это значит обречь себя на духовный голод. Два года лепить зайчиков, а потом идти в первый класс?.. Утомительно.

Трудно, практически невозможно не обнаружить своего интеллекта, обладая им. Впрочем, справедливо и обратное.

Я весь извелся, ожидая, пока мама заберет меня из садика. Я очень волновался. Несмотря на то что мы расстались с мамой несколько часов назад, я почти физически ощущал пропасть в сорок лет, через которую я перелетел. Какой я встречу маму? Узнаю ли я ее?..

На музыкальном занятии разучивали песню «Пусть всегда будет солнце». Текст я прекрасно помнил, поэтому исполнил песню первым, заслужив поощрение воспитательницы. Когда пел «Пусть всегда будет мама», на глаза навернулись слезы. Проклятая старческая сентиментальность! Мои одногруппники повторили припев нестройным хором и без всякого чувства. Они еще не знали, что мама – это не навсегда. Я испытывал жалость к этим детишкам и одновременно завидовал им.

Однако вместо мамы прибежал отец. Он был худ и чем-то озабочен. Быстро помог мне одеться, задавая дежурные вопросы: «Чем кормили?», «Какие буквы учили?».

Я смотрел на него с печалью, вспоминая поминки. Как скоротечна жизнь!

Он воспринял это по-своему, сказал:

– Ты какой-то смурной сегодня…

В сущности, он еще ничего не знал о жизни.

По пути домой отец заскочил в телефонную будку и долго говорил с какой-то Люсенькой, в чем-то оправдываясь перед нею и скашивая глаза на меня. Потом мы пошли в магазин и купили гирлянду на новогоднюю елку. «Купи ружье», – попросил я отца. «Денег нет», – сердито отрезал он. «А когда будут?» – поинтересовался я. «Отстань. Никогда», – мрачно пошутил он. Если бы ему сказать, что через десять лет он будет привозить из командировок джинсы и видеомагнитофоны, он бы не поверил.

Мама встретила нас как-то буднично и хмуро. А у меня опять из глаз покатились слезы. Как молода и хороша была мама! Как испуганно-ласково склонилась ко мне она, увидев, что я плачу! Я обнял ее и уткнулся в теплую грудь. Она гладила меня и целовала.

– Что случилось, Сережа? – шептала она.

– Случилась жизнь, – прошептал я.

– Что? Что? – не поняла она. И вдруг заплакала тоже.

Причину маминых слез я разгадал быстро. Достаточно было недели, чтобы понять, что счастье нашей семьи висит на волоске. Внешне все обстояло благопристойно, но внутри зрел конфликт, причиной которого, как я понял, была некая Люся.

Моя мама – максималистка, как я уже упоминал. Характер ее в молодости оказался таким же, как и в зрелом возрасте, если не тверже. По намекам и недомолвкам родителей я установил, что отец влюбился в машинистку редакции, где он работал, и теперь мучается, не зная, что делать. Мать, кажется, не собиралась его прощать, машинистке же было лестно, что за ней ухаживает начальник отдела молодежной газеты. Дело шло к развязке. Мама, как видно, надеялась, что анонимный звонок, благодаря которому она обо всем узнала, – злостная сплетня. Отец старался ее в этом убедить, он лгал и изворачивался так, что мне было стыдно за него, но в семье становилось все сумрачнее.

Моя старшая сестра ничего не замечала. Поразительная ненаблюдательность! Впрочем, она только что научилась складывать и вычитать и ужасно задавалась передо мною. Как-то за ужином она спросила:

– А сколько будет пять плюс три? Вот и не знаешь!

– Восемь, к твоему сведению, – сказал я.

– А трижды пять?

Она чуть не подавилась.

– Сколько же будет трижды пять? – заинтересовался папа.

– Пятнадцать, – пожал плечами я.

– А… четырежды пять?

– Двадцать.

– А семью… восемь! – округлив глаза, спросила мама.

– Пятьдесят шесть, – ответил я невозмутимо.

Последовала долгая пауза. Светка обеспокоенно переводила глаза с папы на маму. Отец взял меня за руку и увел из-за стола в комнату. Там он прогонял меня по всей таблице умножения.

– Откуда ты это знаешь? – спросил он наконец.

– На Светкиной тетрадке написано. Сзади, – сказал я.

Папа проверил. Действительно, на последней странице обложки Светкиной тетради была напечатана таблица умножения.

Папа хмыкнул.

– Слушай, может быть, ты вундеркинд? – спросил он.

– Вполне возможно, – ответил я.

Мы вернулись к столу. Конец ужина прошел в приподнятой обстановке. Родители поминутно проверяли таблицу умножения, подозревая какой-нибудь фокус, они смеялись и радовались. Светка на меня разозлилась.

Папа стал проявлять ко мне внимание. Выяснив, что я внезапно научился читать и считать, он подсунул мне шахматный учебник. Через четыре дня я обыграл папу в шахматы, поскольку и раньше, в прошлых жизнях, его обыгрывал, когда он появлялся дома. Папа переключил на меня все свои силы и, по-моему, стал забывать о своей машинистке. Но она его не забывала.