– Матушка боярыня, заступись! Матушка боярыня, замолви слово, ни за что пропадаем!

Мишка с недоумением оглянулся, и понял, что его собственная мать и есть та самая матушка боярыня, к заступничеству которой взывал "диссидент". Анна Павловна медленно подъехала к строю новобранцев и даже бровью не повела на вопли "ни за что пропадающего", а свежеиспеченные уноты вылупились на мишкиных сестер, как на жар-птиц, случайно залетевших на берег Пивени из райских кущ.

– Ты еще долго, Мишаня? Все уже домой пошли.

– Уже заканчиваем, матушка.

– Это и есть твои новые ученики?
– Взгляд матери оббежал строй новобранцев и задержался на "первой жертве воспитательного процесса", уже поднявшейся с земли, но все еще красноречиво скособоченной.
– Тебя как звать, отрок?

– Николой… боярыня…

– Больно тебе? Обидно?
– Мать сочувствующе покачала головой.
– Не кручинься, воинское учение трудно, но превращает мальчиков в мужей! Ты справишься. Я вижу.

Неожиданно Анька-младшая заставила свою лошадь сделать несколько шагов и, нагнувшись с седла, протянула Николе беленький платочек, который, по мишкиной инструкции, носила в левом рукаве.

– Возьми, Николай, утрись.

– Б… благодарствую… боярышня.
– Никола зажал платочек в кулаке, даже и не думая использовать его по назначению, и воззрился на Аньку, как на икону.

"Ну дает сеструха! Дура-дура, а… Нет, наверно, мать подсказала, сама бы не догадалась. Но как снайперски попала! Никола теперь на нее молиться готов, да и на мать тоже… И все остальные… О, женщины, коварство ваше имя! Несколько слов, платочек, и полтора десятка охламонов стоят на задних лапках и виляют хвостиками. Шарман!".

Мишка, чтобы сразу не сбивать пацанам романтически-восторженное настроение, нарочито неторопливо поправил сбрую и взобрался в седло. Потом оглядел строй унот и отечески-ворчливым тоном сказал:

– Рты закройте, мухи залетят! Это матушка моя - боярыня Анна Павловна, а это мои сестры: боярышня Анна и боярышня Мария.
– Уноты дружно отмахнули дамам земной поклон.
– Если от воинского учения совсем невмоготу станет, приходите к ним поплакаться, они вас пожалеют… Может быть. Десятник Петр! Принять командование над унотами!

– Слушаюсь господин старшина!

– Вот десятник Петр.
– Продолжил Мишка наставительным тоном.
– Он теперь ваш командир, все приказы его выполнять беспрекословно, со всеми делами и вопросами обращаться тоже к нему. Командуй Петр.

Мишка жестом подозвал к себе Дмитрия и Роську и негромко, чтобы слышно было только им, приказал:

– Мить, тех двоих - Мишка кивнул в сторону "диссидентов" - в село не пускать. Поставь у ворот заставу. Роська, договорись с Ходоком, чтобы на ладьи их тоже не пускали. Переночуют под открытым небом, может, в разум придут.

– А если спрашивать станут, что им теперь делать?
– Поинтересовался Митька.

– Дорога у них только одна - пешочком до Нинеиной веси. Но лучше будет, если они сами догадаются. Да, чуть не забыл! Мить, вызывай всех ребят в Ратное, на базе оставь только один десяток Первака, чтобы порядок поддерживали и за новичками присматривали. А остальные чтобы завтра до полудня здесь были! Всё, поехали, пускай Петька тут дальше разбирается.

Мишка догнал мать и поехал с ней стремя в стремя. Вслед отъезжающим практически одновременно раздались два голоса. Сначала Петькин:

– Напра-во! Отставить! Деревянные, где правая рука не знаете? Напра-во!

Потом голос одного из "диссидентов":

– Матушка боярыня не оставляй, не дай пропасть, заступись!!!

– За что ты их?
– Мать качнула головой в сторону продолжающего блажить купеческого сынка.
– Жалостно-то как причитает.

– Пускай причитает. Они решили, что если за учебу заплачено, так с нами можно, как с нанятыми работниками обращаться. Пускай охладятся на бережке, к утру глядишь и поймут, как купчишкам с боярами разговаривать положено.

Мишка сначала ляпнул, а потом только вспомнил, что мать - тоже купеческая дочь.

– И давно ль боярином себя чувствуешь, сынок? Носом за небо не цепляешься еще? Ты уж прости нас худородных, если обидели чем…

– Да не обо мне речь, мама!
– Мишка готов был провалиться со стыда, но нужно было как-то разруливать ситуацию.
– Они не должны в нас нанятых слуг видеть! Понимаю я, что дядька Никифор все Ратное может купить и с пустым кошелем не останется, знаю, что есть купцы и умнее и богаче бояр… Но надо же было как-то с этих оболтусов столичный гонор сбить! Способ только один - показать, что отношения между сословиями и у нас такие же, как в Турове: боярин есть боярин, купец есть купец, а купеческий сын только на отцовом подворье на работников может покрикивать, и больше нигде…