— Я шестнадцать ноль ноль. Как слышно? — прижимаю я к горлу ларингофон.

— Да, шестнадцать ноль ноль. Слышим тебя хорошо.

— Восьмой этаж, жилой блок номер двести восемь. Смотрите там по плану и дайте свет.

Противник, не выдержав, даёт очередь из автомата из-за угла, не глядя. Наша четвёрка дружно отвечает, летят гильзы и крошки бетона…

Яркий свет озаряет блок, в котором спрятался вражеский солдат.

— Так, шестнадцать ноль ноль?

— Так! Давай!

Вспышка, страшный грохот, от которого глохнешь, и блок исчезает, а вместо него зияет провал, медленно светлеющий в клубах оседающей пыли…

— Вы там рехнулись?! — ору я. — Разве я просил задействовать самоходку?!

— А УРСов нет, — спокойный такой ответ. Ну ладно…

— Вперёд!

Солдаты срываются с пола и один за другим прыгают через бетонный завал — снаряд самоходки обрушил часть потолочного перекрытия, и можно видеть внутренности комнатушек девятого этажа. В одной из них валяются два трупа, мужской и женский, уже протухшие. А где стрелок?

— Командир, вот эта падаль!

Да, снаряд самоходки — это не шутка. Вряд ли этого парня можно опознать. Ну ладно…

— Продолжаем прочёсывание! Вперёд!

Строго говоря, это неправильно — У Резана и Бывалого осталось по одному бойцу, прочёсывать же устав велит тройками… Но если заикнуться о подмоге командиру группы, будет ещё хуже. Господин комгруппы, штатный номер 8-11/03, присвоил себе имя Гром, но меж собой солдаты величают его Большой Пук, и никак иначе. Тихонько, разумеется — открытое оскорбление командира группы рядовым чревато для последнего переводом в бригаду смертников. Что, по сути, является растянутой во времени казнью.

— Здесь шестнадцать ноль первый. Всё чисто, никого из живых. На лифтовой площадке трупак, кто-то из гражданских.

— Принято. У вас всё чисто. Пошуруй мертвяка.

— Он сильно воняет, командир.

— Не понял!

— Ладно, пошурую, не злись.

Я прижимаю ларингофон пальцем.

— Здесь шестнадцать ноль ноль. Докладываю, мой господин — восьмой этаж чистый. Один недобиток тут прятался, мы прибрались.

— Я понял тебя, шестнадцать ноль ноль. Спускайтесь вниз.

Я обвожу взглядом своих гвардейцев.

— Заберите Унылого. Спускаемся.

Все трое уходят, я же засовываю в рот комок жевательной смолы, смешанной с ароматическими травами. И не только ароматическими… Дурман-трава — классная штука, если ей не злоупотреблять… А то некоторые жуют до отказа мозгов.

На площадке собирается вся секция. Зуб, Долбило и Рваный, пыхтя, уже несут тело Унылого, с него капает. Да, вот она, жизнь… Раз — и нету. Со всяким, кстати, может случиться.

Мы топочем по выщербленным ступеням. Где-то неподалёку коротко трещат автоматы, гулко ахнул взрыв. А, не наше дело. По другим ярусам зачистку проводят другие секции, это их работа. Каждый должен делать свою работу, и не совать нос в чужие дела.

— Командир! Глянь-ка сюда… — отзывает меня Бывалый. В руке у него небольшая коробочка, чёрная, пластмассовая. Я осторожно беру её, не снимая тонких перчаток — мало ли, вдруг яд какой…

— У мертвяка нашёл?

— Ну. Я думал сперва, электронный кошелёк или там жвачка. А это какой-то прибор.

Да, точно — под откидной крышкой маленькая кнопка. И больше ничего.

Меня осеняет догадка, но я вовремя прикусываю язык. Без паники… Прибор у меня, всё нормально…

— Ладно, — я нарочито небрежно сую приборчик в карман. — Вечером разберёмся. Есть тут один хмырь, электронику всякую скупает. Если возьмёт, я угощаю.

— Лады, командир.

Я искоса гляжу на своего солдата. Бывалый, Бывалый… Дурачок ты, и всю жизнь в рядовых проходишь, хоть и гвардейцем. Вот Резан, тот бы утаил находку, точно. Потому что уже разобрался бы, что к чему.

Я лихорадочно размышляю. Да, это шанс. Это тот шанс, который судьба даёт в руки Истинно Разумному один раз, и если он этот шанс пропустит, судьба теряет к нему всякий интерес. Что толку помогать дуракам?