Едва она успела зайти в залитую солнцем кухню, сжимая в руках кедровую шкатулку, как затрезвонил телефон. Она поставила шкатулку на стол и ответила рассеянным «алло», больше не боясь голоса Джима Дули. Если бы позвонил он, она бы сказала, что обратилась в полицию, а потом положила бы трубку. В настоящий момент она была слишком занята, чтобы бояться.

В трубке раздался голос Дарлы – не Дули, звонила она из комнаты для посетителей «Гринлауна», и Лизи не особенно удивилась, выяснив, что Дарлу мучает совесть из-за звонка Канти в Бостон. А если бы все было наоборот, Канти находилась бы в Мэне, а Дарла в Бостоне? Лизи подумала, что от перемены мест слагаемых ничего бы не изменилось. Она не знала, по-прежнему ли Дарла и Канти любят друг друга, но связь между ними осталась, как между пьяницей и выпивкой. Когда они были детьми, добрый мамик говорила: если Кантата подхватывает грипп, то у Дарланны тут же поднимается температура.

Лизи пыталась давать правильные ответы, как и в более раннем телефонном разговоре с Канти, и по той же причине – чтобы поскорее закончить с этим берьмом и заняться своими делами. Она полагала, что сможет позаботиться о сестрах позже (надеялась на это), но здесь и сейчас угрызения совести Дарлы значили для нее так же мало, как и нынешнее состояние Аманды. Так же мало, как и теперешнее местопребывание Дули, при условии, что его нет в одной комнате с ней и он не размахивает ножом.

Нет, нет, заверила она Дарлу, ты поступила правильно, позвонив Канти. И да, Канти совершенно незачем срываться из Бостона и мчаться сюда. И да, конечно, она, Лизи, сегодня обязательно навестит Аманду, только попозже.

– Это ужасно. – И Лизи, пусть и занятая своими мыслями, услышала страдания в голосе сестры. – Она ужасная. – Тут же Дарла затараторила: – Я хотела сказать другое, она не ужасная, разумеется, нет, но это ужасно – видеть ее такой. Там только ее оболочка, Лизи. Солнце освещало половину ее лица, когда я была там, утреннее солнце, и кожа у нее выглядела такой серой и старой…

– Не надо так расстраиваться, милая. – Кончиками пальцев Лизи водила по гладкой лакированной крышке кедровой шкатулки доброго мамика. Даже сейчас, при закрытой крышке, она ощущала идущий изнутри сладкий запах. А уж открыв ее, собиралась наклониться и с головой нырнуть в аромат, будто вдохнуть прошлое.

– Они кормят ее через трубочку, – говорила Дарла. – Вставляют, а потом вынимают. Если она не начнет есть сама, полагаю, трубочку оставят насовсем. – Она то ли вздохнула, то ли всхлипнула. – Они кормят ее через трубочку, а она уже такая тощая и не говорит, а я поговорила с медсестрой, и та сказала, что иногда они остаются такими на годы, иногда вообще не возвращаются, ох, Лизи, не знаю, как я все это вынесу!

Последние слова Дарлы вызвали у Лизи легкую улыбку, а ее пальцы двинулись к петлям на задней стороне шкатулки. Это была улыбка облегчения. Она разговаривала с Дарлой – королевой драмы, Дарлой-Примадонной, то есть все вернулось на круги своя, обе сестры играли привычные им роли. На одном конце провода Дарла Впечатлительная. Протяните ей руку помощи, дамы и господа. На другом конце – Маленькая Лизи, маленькая, да удаленькая. Давайте послушаем, что она скажет.

– Я заеду в «Гринлаун» во второй половине дня, Дарла, и еще раз поговорю с доктором Олбернессом. К тому времени у них сложится более ясная картина относительно ее состояния.

– Ты действительно так думаешь? – В голосе Дарлы слышалось сомнение.

На этот счет у Лизи не было ни малейшего долбаного понятия.

– Абсолютно. А тебе следует поехать домой и отдохнуть. Может, даже поспать.

– Ох, Лизи, – говорила Дарла с драматическими интонациями, – я просто не смогу уснуть.

Лизи было без разницы, будет ли Дарла есть, спать, курить травку или просрется на бегонии. Ей хотелось положить трубку.

– Дорогая, потом ты сможешь приехать, а пока постарайся расслабиться. Слушай, не могу больше говорить. Должна следить за духовкой.

Настроение Дарлы мгновенно переменилось.

– Ой, Лизи! Ты? – Лизи это вопросительное «ты» крайне разозлило. Как будто за свою жизнь она ничего не готовила, кроме… чизбургерного пирога из полуфабриката. – Что ты печешь? Банановый хлеб?

– Ты почти угадала. Клюквенный хлеб. Я должна проверить, как он там.

– Но позже ты заедешь сюда, чтобы проведать Анду, правда?

Лизи хотелось кричать. Вместо крика она сказала:

– Обязательно. Во второй половине дня.

– Ну, тогда… – Дарла замолчала. «Убеди меня, – просило ее молчание. – Поговори со мной еще минут пятнадцать и убеди меня». – Пожалуй, я могу поехать домой.

– Вот и договорились. Пока, Дарл.

– И ты не считаешь, что я поступила неправильно, позвонив Канти?

Нет! Позвони Брюсу Спрингстину! Позвони Холлу Холбруку! Позвони Конди Долбаной Райс [79] ! Только ОТСТАНЬ ОТ МЕНЯ!

– Нет, конечно. Я думаю, ты все сделала правильно. Держи ее… – Лизи вдруг подумала о маленьком блокнотике с вычислениями Аманды. – Держи ее в курсе.

– Ну… хорошо. До свидания, Лизи. Полагаю, мы скоро увидимся.

– Пока, Дарл.

Щелчок отбоя.

Наконец-то.

Лизи закрыла глаза, откинула крышку шкатулки и вдохнула сильный аромат кедра. На мгновение позволила себе вновь стать пятилетней девочкой, одетой в шорты Дарлы, которые стали той малы, и обутой в свои чуть стоптанные, но любимые ковбойские сапожки «Маленькая наездница» с выцветшими розовыми ушками по бокам.