Шрифт:
– Лью-боффь, – повторила Барбара.
– Не кар-то-шка…
– Нье кар-то-шка… – повторила она.
Он приблизился к ней, и опять, как вчера ночью, почувствовал, что завод кончился. Алекс печально пожал плечами:
– Что ты скажешь! Везде засада… Давай споем:
Скажи ты мне, скажи ты мне,Что любишь меня, что любишь меня…И Барбара с готовностью подхватила:
Скажи ты мне, скажи ты мне,Что любишь ты меня!Она обняла его, и оба повалились на кровать.
Наутро влюбленную пару можно было видеть в магазине «Мелодия», на Невском проспекте, где Алекс покупал пластинку русских романсов для Барбары.
Продавщица завернула пластинку, дала Алексу. Он подошел к Барбаре, ожидавшей его в сторонке.
– Это подарок для тебя.
– Что здесь? – спросила она.
– Голубчик… – грустно улыбнулся он.
Барбара прижала пластинку к груди.
Они вышли на улицу, пошли по проспекту. Сияло солнце, шли навстречу прохожие – и почти все обращали на Алекса и Барбару внимание. Что-то было в их лицах такое, что не часто встречается на будничных улицах Ленинграда.
На углу он увидел продавщицу гвоздик. Охапка цветов торчала из ведра. Они подошли к продавщице.
– Вам сколько? – спросила она.
– Все! – сказал Алекс.
Продавщица принялась считать гвоздики, Алекс отсчитывал деньги из пачки, оставленной усатым.
Барбара обняла охапку гвоздик, и они вышли на проезжую часть ловить такси. Вероятно, у них был столь необычный вид, что такси остановилось сразу. Алекс по-хозяйски распахнул дверь, усадил Барбару, затем уселся с нею рядом.
– Аэропорт, пожалуйста, – сказал он.
Они подкатили к зданию аэропорта, к международному отделу. Алекс помог Барбаре выйти из машины, расплатился с водителем, щедро дав на чай.
Он уже вознамерился вести ее в здание аэропорта, но она остановила его.
– Тебе не нужно туда ходить. У тебя могут быть неприятности.
– Вот еще! – сказал он.
Они прошли сквозь стеклянные двери и оказались в просторном холле, где шла регистрация пассажиров. Вся американская группа стояла с чемоданами и сумками в очереди. И конечно, все как один американцы оглянулись на них, когда Барбара и Алекс появились в зале.
Они шли через зал – легкие, молодые и бесстрашные – так что весь аэровокзал замер, любуясь ими.
А в стороне стоял Николай с нашлепкой пластыря на скуле, и рядом с ним – два молодчика с квадратными фигурами.
Барбара подошла к своим. Джейн и Джесси обрадованно обняли ее, как после разлуки. Все знакомые американцы жестами и улыбками выражали Алексу свое одобрение.
– Алекс, гуд! – слышались возгласы.
Стебликов скромно улыбался. Он понимал, что заслужил эту славу.
Миссис Бэрридж подошла к нему, сняла с себя какой-то американский значок, нацепила на грудь Алексу.
– Храни тебя Господь! – сказала она.
– Благодарю вас, мэм, – кивнул Алекс.
Николай и его помощники мрачно наблюдали.
– Пассажиров рейса Ленинград – Нью-Йорк просим пройти в таможенный зал, – прозвучало объявление.
Барбара дернулась, беспомощно посмотрела вверх, откуда доносился голос, разлучающий их, по всей вероятности, навсегда.
– Алекс… – прошептала она, прижимаясь к нему.
Он обнял ее, поцеловал, делая это со спокойным достоинством свободного человека.
– Мы увидимся? Ты приедешь ко мне? – спрашивала она.
– Варя, ты же знаешь, что это невозможно, – сказал он по-русски.
По щекам ее покатились слезы. Она еще раз поцеловала Алекса, потом резко повернулась – и исчезла за дверью таможни.
К Алексу сзади неслышно подошли Николай и помощники.
Алекс не обернулся, но почувствовал их приближение. Не поворачивая головы, он тихо произнес:
– Дайте проводить.
И, повернувшись, пошел к выходу. Агенты двинулись за ним.
Они стояли у парапета – Алекс и Николай, агенты чуть сзади – и смотрели туда, где готовился к старту огромный самолет. Алекс смотрел спокойно, он весь был собран, словно не хотел расплескать то, что было внутри. Николай глядел хмуро, точимый, как ни странно, завистью к этому нелепому человеку, который не совершил, в сущности, никакого подвига – но стал другим, каким Николаю уже никогда не стать.