Шрифт:
Очень обидно мне стало. Почему-то казалось, что на Родине должны цветами встретить. Ведь мы с победой вернулись. ПИНГВИН снова наш, и можно спокойно хранить планету! А тут опять разборки начинаются!
– Смываться будем, – шепчу Катьке. – Не отходи от меня.
А сам уже дудочку в кармане настраиваю на отклонение гравитации. Вывели нас во двор. Стоит милицейская машина. Нас подвели к ней сзади, стали дверцу открывать. И тут я достал дудочку, Катька сделала ко мне шаг, и я свистнул.
Мгновенно вокруг нас с Катькой возник светящийся шар. Мы оторвались от земли и в этом шаре поплыли.
– Стой! – лейтенант закричал.
Но было уже поздно. Мы поднимались все выше. Милиционеры задрали головы, у них даже фуражки попадали – мы были на уровне восьмого этажа.
Приятно лететь в невесомом шаре! Правда, страшновато немного. Внизу дворы и улицы, дома, деревья, а ты плывешь, как семечко одуванчика по ветру, и светящийся мир слегка потрескивает электричеством.
– Куда полетим? – спросила Катя.
– Летим к Дмитрию Евгеньевичу. Надо все разузнать, – сказал я и направил кончик дудочки к Петроградской стороне, а мы в этот момент над Васильевским островом летели. Мимо нас проплыл золотой ангел на шпиле Петропавловской – вблизи он оказался огромным. Я направил кончик дудочки вниз, и мы приземлились в парке вблизи памятника «Стерегущему».
В парке было пусто и темно. Мои часы с телевизором показывали половину девятого вечера.
Глава 17. Разговор с историком
Дмитрий Евгеньевич чуть не прослезился, когда нас увидел. Засуетился, пальтишко с Катьки снимает.
– Дети вернулись… – бормочет. – Счастье-то какое! Я так за вас волновался. Живы-здоровы… И с ПИНГВИНом…
Он проводил нас в кабинет, крикнул жене и дочери, чтобы нас покормили быстренько. В кабинете поставил перед ПИНГВИНом книгу «Наполеон Бонапарт», чтобы птицу подпитать информацией. Нас с Катькой на диван усадил.
– Ну рассказывайте! Здесь ходят дикие слухи.
А жена с дочкой уже котлеты несут с макаронами, чай, бутерброды с сыром… Мы с Катькой как накинемся! Давно нормальной еды не видали. В Японии все крабы да кальмары.
– В общем, все в порядке, – говорю я, а сам жую. – Японцы отнеслись к нам неплохо, хотя и пытались купить с потрохами…
– Вот-вот! Этого я и боялся! – воскликнул Дмитрий Евгеньевич.
– Но мы не поддались и удрали! – сказал я.
– Они со мной тоже долго беседовали, чтобы я на Бепса повлияла, – вдруг призналась Тимошина.
– Что же ты им отвечала? – заинтересовался историк.
– Я сказала, что лучше у себя дома в бетонной трубе сидеть, чем у них в Японии – в видеобаре!
– Это ты правильно, Катюша… Хотя и дома лучше было бы не в трубе сидеть. Надоели эти трубы… – проворчал Дмитрий Евгеньевич. – Давайте-ка рассказывайте подробно. С самого начала.
И я ему рассказал с самого начала: и про сад камней, и про отель, и про пресс-конференцию…
Смотрю, у нашего Дмитрия Евгеньевича глаза опять стали влажными. За платком в карман полез.
– Я читал твои слова в «Морнинг стар», – говорит. – Это газета английских коммунистов, я ее регулярно читаю. Порадовался за тебя. Действительно, дело это новое – планету хранить. Не грех и поучиться…
– А в наших газетах печатали? – спрашиваю.
– Нет пророка в своем отечестве, – опять вздохнул историк.
– Чего? – спросили мы с Тимошиной разом.
– Пока не видел, – сказал он.
Ну, я дальше рассказываю, как отправил домой Бубликова с Панасоником, японцам сцену попортил… Дмитрий Евгеньевич улыбается, головой качает. Я и про фирму «Тошиба» рассказал, как мы оттуда деру дали, и, наконец, как от милиции улетели.
– Вот мы и здесь, – говорю. – А у вас какие новости?
Дмитрий Евгеньевич нам поведал, что после нашего отлета в Японию трубы с пустыря убрали. Включая и ту, нами испорченную, из которой мы кусок прихватили. В школе со всеми беседовали – с учителями и ребятами: не имел ли я намерений бежать за границу. Когда узнали из японских газет, что мы с Тимошиной там, маму срочно попросили написать письмо в редакцию…
– А что я больной, ее тоже попросили написать? – спросил я.
– Нет, это она сама, – сказал Дмитрий Евгеньевич.
У меня на душе совсем муторно стало. Как представил, что опять придется всем доказывать, что я не верблюд… Ох-хо-хо…