Словом, волчьи законы. Бедные мрихцы не стали бы портить камней, если бы предвидели такой оборот дела.

– Послушайте, – сказал я. – Вы что, хотите, чтобы все вам поверили?

– А как же? – удивился Роберт Сергеевич.

– Зачем?

– Это же истина! Научная истина! – заволновался Мурзалев.

– И Бог с нею, – сказал я.

– Вы думаете? – сказал Мурзалев с сомнением. – Нет! Как это – Бог с нею? Я десять лет работал!

– Так что вам нужно – истина или ее признание?

– Покой, – вздохнул Роберт Сергеевич.

Ох, эти мне искатели истины! Бьются за нее годами. А за истину биться не нужно. Ее достаточно показать и тихонько отойти в сторону. Что это за истина, которую навязывают принудительно, как гипсовую статуэтку к японскому зонтику? К своей истине должно относиться с уважением. Не теребить ее понапрасну. Не хотите знать – и не надо! Вам же хуже… Вот так, на мой взгляд, следует обращаться с истинами.

Жалко мне было глядеть на Мурзалева во время передачи. Даров посадил его на бутафорский камень с письменами. Роберт Сергеевич сидел на камне со словарем в руках. Он был похож на евангелиста Луку. Говорил он преимущественно по-мрихски. Впрочем, тут же переводил и комментировал.

Взгляд его выражал надежду на то, что ему поверят. Только поэтому Роберту Сергеевичу не поверят никогда. Трудолюбивые мрихцы зря долбили камень.

После передачи я вдруг придумал притчу. Вот она.

Прометей принес людям огонь. Люди в это время ели сырого мамонта. Прометей дернул за рукав жующего человека и спросил:

– Огонь не нужен?

– Какой еще огонь? – спросил человек.

– Очень хороший, качественный огонь, – зачастил Прометей. – Может жарить, варить и греть. Отдаю совершенно бесплатно.

– Надо поглядеть, – сказал человек, теребя бороду.

– Чего глядеть? – заволновался Прометей. – Самый настоящий огонь. От Бога принес. В дар людям, можно сказать.

– А себе чего хочешь? – спросил человек.

– Ровным счетом ничего! – заявил Прометей, стуча себя в грудь.

– Жулик ты! – сказал человек. – Сразу видно, что жулик. Проваливай со своим огнем. Не на такого напал.

Долго еще Прометей бродил по стойбищу, предлагая огонь. Никто так и не взял огня. Вдобавок обругали его с ног до головы…

Недоверчивые все-таки у нас люди.

Следующая моя передача была о нейрофизиологии. А точнее, о высшей нервной деятельности человека.

Тему я изобрел самостоятельно, а Прометея подобрала мне моя тетя. Это был доктор биологических наук, профессор Ажуев Максим Трофимович. Тетя сама договаривалась с ним о нашей встрече и умоляла меня не опаздывать.

– Петенька, если ты постучишь к нему в дверь с сигналом точного времени, то вы договоритесь, – сказала тетя по телефону. Я так и сделал.

Ажуев возглавлял кафедру в университете. Я пришел туда за пятнадцать минут до встречи. В портфеле у меня был спрятан транзисторный приемник. Я включил его и стал дожидаться сигнала точного времени. На двери была табличка, перечисляющая звания Максима Трофимовича.

Я стукнул в дверь одновременно с шестым звуковым сигналом. Времени было одиннадцать ноль-ноль.

– Входите! – раздался голос.

Я вошел и почтительно поздоровался. Ажуев оказался человеком лет пятидесяти, приятной наружности. Причесан он был на пробор. В жизни не видал такого прямого пробора.

– Говорит Москва! – раздалось у меня из портфеля. – Московское время одиннадцать часов. Начинаем производственную гимнастику.

Ажуев вопросительно поднял брови, однако снял пиджак, повесил его на спинку стула и вышел из-за стола.

– Подтянитесь, товарищи! – донеся из портфеля радостный голос. – Потрясите кистями… Так, хорошо!

Максим Трофимович потянулся и потряс своими полными кистями. Я поставил портфель и тоже потряс кистями, как последний идиот.

– Бег на месте, – скомандовал портфель.

Мы побежали на месте. Я старался не смотреть на Ажуева. Однако профессор, как ни в чем не бывало, сделал несколько приседаний и дополнительно, сверх программы, отжался от пола на руках. После этого он вернулся к столу, влез в пиджак и взглянул на часы.

– На разговор с вами я отвел пятнадцать минут. Время, затраченное на гимнастику, я приплюсую.

– Передаем арии из оперетт, – не унимался портфель.

– Арии мы слушать не будем, – твердо сказал профессор.

Я полез в портфель и выключил транзистор. Потом у нас началась научная беседа. Ажуев говорил со мною так, будто я был крупным специалистом в нейрофизиологии. Вероятно, ему не могло прийти в голову, что передачу о функциях мозга может делать физик. То и дело мелькали термины: первая сигнальная система, рефлекс, доминанта какая-то и цереброспинальное что-то. Я кивал.