В лесу было печально, как на Луне. Сухо, пустынно и печально. Черника росла на упругих кустиках, точно на пружинках. Мы с Татой, конечно, уединились. Уселись рядышком в чернику и забрасывали ягоды друг другу в рот. Так мы боролись со своим чувством, которое за последние дни приняло катастрофические размеры. Потом мы все-таки не выдержали и принялись целоваться черными от ягод губами.

Было сладко. От черники или от любви, не знаю.

– Нацелуемся на месяц вперед, – сказала Тата.

– А потом что будет? Через месяц? – спросил я с надеждой.

– Сто раз успеем забыть! – уверенно сказала Тата.

Как видите, я не забыл. Почему и рассказываю здесь эту историю. До сих пор вкус черники ассоциируется у меня с тянущим душу поцелуем.

– Угораздило же меня, – вздохнула Тата. – Женатый тип.

– И меня, – вздохнул я. – Дитя эпохи. Ничего романтического.

– Сам ты дитя эпохи. Балбес, – сказала Тата с любовью.

– Я, между прочим, на десять лет старше тебя, – заметил я.

– Поэтому и балбес, – сказала Тата.

Я хотел обидеться, но не обиделся. Просто девушка не знает других слов. Никто ей не намекнул в свое время, что есть такие слова: милый, хороший, любимый и так далее.

– Сено-солома, – вздохнул я, поглаживая Тату по щеке. Прицепилось ко мне это словечко!

– Сено-солома, – печально согласилась Тата.

Мы вернулись к нашей столовой. Там уже шла раздача денег. Дядя Федя норовил получить дважды.

– У меня долги большие! – кричал он.

Решили ехать на вечернем поезде, а пока устроить общий пир. Купили, чего надо. Вера с Надей за две недели прилично научились готовить. Они сделали нам харчо и жареную телятину с гарниром. Управляющий напоследок раздобрился на телятину. Мы ели, пили, поднимали тосты и чествовали ударников.

Лисоцкий был единственным, кто до этого момента соблюдал сухой закон. Но зато на прощальном банкете он взял свое. Дядя Федя ему подливал, не забывая и себя. Они вскоре стали похожими друг на друга, как близнецы. Оба с красными лицами и еле сидят.

Когда все вино выпили, Лисоцкий захотел сказать речь. Он забыл, что уже говорил вначале.

– Я скажу р-речь! – заявил он. – Я все равно скажу р-речь! Я р-речь сказать хочу!

– Да скажите ее, речь эту! – взмолилась Наташа-бис. – А то забудете.

Лисоцкий встал и сказал:

– Р-речь! Если кто обидится – тут нет таких! Нет! И все… Молодцы!… Этот Петр Николаевич, мы его знаем. Знаем?!… Я ему говорю, чтобы ни-ни!…

Лисоцкий погрозил мне пальцем.

– Ни-ни! Понятно?

Внезапно его унесло из-за стола в поле. Это он выпрямлялся. Дядя Федя его поймал, и они общими усилиями нашли положение равновесия.

– Ни-ни! – продолжал Лисоцкий. – И что вы думаете? Поди сюда, Петр Николаевич, я тебя поцелую…

– Завтра, завтра, – отмахнулся я. – В городе.

– Хорошо! – согласился Лисоцкий. – Какую женщину увел, подлец!

И Лисоцкий сел.

– Тату? – хором спросили наши девушки.

– Та-ату! – передразнил их Лисоцкий. – Тата ваша… Тьфу!

Пришлось запаковывать Лисоцкого в наматрацник, из которого мы уже вытряхнули сено. Он пошевелился там, а потом уснул. А мы все в прекрасном расположении духа пошли на станцию, волоча на плечах начальника.

Навстречу нам шло совхозное стадо коров. Их гнали домой с пастбища. И нас гнали домой с пастбища.

– Родимые! – закричал Яша коровам. – Это для вас мы старались! Жертвовали своим молодым здоровьем! Кушайте, родимые! Не забывайте амбалов!

Лисоцкий шевельнулся в мешке и сказал оттуда:

– Я хочу речь!

– Тихо, Казимир Анатольевич, – шепнула ему Барабыкина. – Спите спокойно.

– Инна! – прохрипел из мешка Лисоцкий. – Идите ко мне!

– Двоих мы не донесем! – запротестовали амбалы. – Кого-нибудь одного – пожалуйста. Нам не трудно.

От стада коров отделился бык и твердым шагом направился к нам. Очевидно, он хотел произнести ответное слово. Мы дунули по дороге что есть сил. Лисоцкий был очень тяжелый. Слишком много выпил жидкости.

Бык не стал за нами бежать, а элегантно махнул хвостом и пошел к своим коровам.

Мы взяли поезд штурмом, точно махновцы в гражданскую войну. Пассажиры сразу же перешли в соседние вагоны. А мы стали петь песни. Поезд ехал мимо полей. На полях аккуратными домиками стояли наши скирды. Издали они казались совсем крошечными, как пирожные. Было удивительно приятно их наблюдать.