Шрифт:
За нами пристроились еще несколько человек. Все вместе мы загнали парня в угол и потушили его нашими телами и моим пиджаком. Только после этого он догадался сказать:
– Там… Горит…
И махнул рукой куда-то в сторону.
Мы все побежали в указанном направлении. На ходу мы открывали двери лабораторий и кричали:
– Где горит? Что горит?
Из лабораторий выскакивали люди и бежали за нами. Мы добежали до лаборатории Лисоцкого и распахнули дверь. Можно было ничего не спрашивать. Там все горело буйным бешеным пламенем, которое отбросило толпу от двери и осветило наши искаженные недоумением лица. Все на мгновенье застыли, а потом бросились врассыпную. Лично я бросился к телефону и вызвал пожарную команду. А остальные стали плескать в дверь водой из разной посуды. Посуда была мелкая, потому что единственное противопожарное ведро на кафедре горело в лаборатории вместе с багром и лопатой.
В общем, когда пришел Лисоцкий, все, что могло сгореть, уже сгорело. Перед входом в наш корпус толпились красные машины. Красный цвет придавал происходящему праздничный оттенок, как на первомайской демонстрации. По этажам, раскручивая брезентовые рукава шлангов, бегали пожарники в комбинезонах. Они уже залили лабораторию Лисоцкого, но вода в машинах еще осталась, и пожарники поливали ею соседние лаборатории для профилактики.
Лисоцкий вошел в лабораторию, где было черным-черно и очень мокро, приложил ладони к вискам и прошептал:
– Диссертация…
И тут мы поняли, что он погорел в переносном смысле. Погибли черновики его диссертации и результаты опытов за множество лет. Кроме того, сгорели все грамоты за призовые места по технике безопасности. Да что там грамоты! Сгорели два осциллографа, огнетушитель, железный стул и несгораемый шкаф. Сгорели мечты, надежды и чаяния.
Когда привели этого Герострата с автогеном и стали восстанавливать картину поджога, выяснилось, что вместо водопроводной трубы он перерезал газовую. Получился очень приличный огнемет. Удивительно, что сам автогенщик спасся.
– Ничего! – сказал дядя Федя, выслушав его показания. – Слава Богу, хоть так! Ежели бы ты водопровод перерезал, наводнение бы случилось. Наводнение – оно еще хуже пожара. Я видел.
Анкета
Однажды приходит к нам один товарищ. Повертелся в лаборатории, на потолок зачем-то посмотрел, языком поцокал. Мы думали, из пожарной охраны. Приготовились к самому худшему.
– Я из лаборатории социальной психологии, – говорит. – По вопросу изучения творческой атмосферы.
А у нас что? Атмосфера как атмосфера. До мордобития, во всяком случае, дело еще ни разу не доходило.
– Нормальная, – говорим, – атмосфера. Души друг в друге не чаем.
Он хмыкнул и ушел. Мы думали, что отстал. Убедился, так сказать, что нас голыми руками не возьмешь. Но товарищ оказался настырный.
Приходим на работу через несколько дней, а на столах лежат аккуратненькие листочки. А на них напечатаны типографским способом разные вопросы. И разъяснено, как на них отвечать. Тут, конечно, шуточки начались по поводу использования листочков. Исключительно грубый юмор. Многие, между прочим, так и поступили. А я подошел к вопросу серьезно.
Дело в том, что в последнее время вокруг какие-то разговоры о сокращении участились. И не просто, что, мол, будут сокращать, а уже более конкретно: кого, когда и за что. Я сопоставил факты, и получилось, что анкета эта неспроста.
Поэтому я дела оставил и углубился. Рекомендовалось писать правду, а своей фамилии можно было не указывать. Только пол, возраст и должность.
Ну, меня так просто не проведешь! А почерк? По почерку не то что фамилию, а даже характер и тайные наклонности можно установить. Поэтому я принял меры предосторожности. Я ушел в фотолабораторию, запер дверь, включил красный фонарь и взял авторучку в левую руку. Теперь можно было начинать.
«Каковы Ваши отношения с непосредственным начальством?» – прочитал я.
«Замечательные», – написал я левой рукой.
«Довольны ли Вы занимаемой должностью и зарплатой?»
«Очень», – написал я печатными буквами и подчеркнул два раза.
«Есть ли у Вас возможности для творческого роста?»
«Сколько угодно», – написал я при свете красного фонаря.
«Ощущаете ли Вы заинтересованность коллектива в Вашей работе?»
«Всегда», – написал я и помахал левой рукой. С непривычки она устала.
Тут кто-то в дверь постучал.
– Занято! – закричал я голосом лаборантки Нели. – Проявляю и печатаю! Не мешайте!
За дверью тихонько выругались тем же голосом и отошли. А я поехал дальше.
«Какого рода Ваши взаимоотношения с сослуживцами?»
А у меня с ними разного рода отношения. Поэтому я написал дипломатично: «С мужчинами мужского рода, а с женщинами – женского». Пускай сами разбираются. А последний вопрос был с подковыркой.
«Что, по Вашему мнению, следовало бы изменить в организационной структуре Вашей лаборатории (кафедры, факультета)?» На институт они не замахнулись.