— Дженев, а хватит кошкиного мяуканья! Сыграй что-нибудь повеселее, — с другого конца комнаты донёсся голос Гражены. Дженева согласно кивнула и перешла на задорную астаренку, одновременно вполглаза наблюдая за подругой, явно светившейся каким-то недовольством.

Когда её флейту сменила арфа Кемеши, она перебралась поближе к Гражене и попробовала осторожно расспросить, что случилось. Это ещё больше раздразнило подругу, так что Дженеве пришлось быстро сворачивать разговор на нейтральные темы. Однако её подозрение под названием "опять Айна-Пре" лишь усилилось.

Дженева почти не ошиблась. Конечно, свою долю в испорченном настроении Гражены сыграли и глубокая усталость прежних недель, и суета праздника, и шутливое обращение «гра-сина», которым одарила её Синита. Но основным топливом в её нынешнем расстройстве всё-таки было подспудное ожидание другого поведения от чародея. Другого — не этого искреннего равнодушия. Уж слишком живой в её памяти была та сцена, когда он склонился перед ней. Уж слишком ей хотелось ещё чего-то подобного… чего-то вроде нового, дополнительного подтверждения её значения в его жизни. Но ничего этого не было, и Гражена потихоньку начала покусывать губы… А пошли танцевать, — оживилась бывшая плясунья на приглашающие звуки скрипки… Ты иди, а я посижу, — быстро ответила Гражена. Дженева убежала занять место в круговом танце, а её место возле стола уже занимала Синита. Гражена обрадовано пододвинулась своим стулом, освобождая побольше свободного пространства для полнотелой женщины.

— Хорошо-то как, правда? — вздохнула гостья. — А я даже и забыла, как это… Ты меня понимаешь? (Гражена не поняла, но на всякий случай утвердительно кивнула.) Истинное слово, если бы вернуться в те годы — я бы уже не ушла. Какая же это глупость, менять настоящее на мишуру!… - закачала она головой; в её глазах заплескалось чувство, от которого Гражене вдруг захотелось отвести взгляд. — И ты, девочка, не бросай это! Какие бы золотые горы не посулила тебе жизнь. Не бросай, слышишь!…

Страстная, искренняя нотка, прорвавшаяся в её хорошо поставленном серебристом голосе, имела бы чуть больше силы, если бы не лёгкий ореол нетрезвости вокруг его обладательницы. Но и так сердце Гражена сжалось вслед словам певуньи.

— Что ж ты сидишь? — совсем другим тоном заговорила Синита. — Иди, танцуй, пока молодая. Беги, девочка!

Гражена послушно кивнула и поднялась, стараясь не показывать поспешности, с которой ей захотелось уйти от соседки с её расплёскивавшейся во все стороны тоской.

Праздник гас. В воздухе витало одинокое чувство скорого окончания веселья. Сами по себе замирали танцы, стихали разговоры. Оживление вернулось, когда стали убираться. Но это было уже рабочее оживление.

Под конец снова всплыла тема ухода. Когда Гражена подошла к Дженеве за очередной порцией вымытой посуды, та, всё оглядываясь на стоящего рядом Юза, наклонилась к ней:

— Ты слышала, что Михо уходит от нас? — и, едва дождавшись удивления Гражены, ещё жарче зашептала. — Так вот, Юз говорит, что он вернулся к нам только для того, чтобы сказать о своём решении уйти, совсем уйти!… Скажи ведь! — повернулась она к товарищу.

— Вообще-то Михо просил пока не болтать об этом, — пожал тот плечами.

— Но мне-то ты сам сказал, — чуть обиделась девушка. — А Гражена моя подруга.

— Подождите, потом поругаетесь, — вмешалась Гражена. — Ты мне лучше расскажи всё, что знаешь.

Юз тяжело вздохнул, переступил с ноги на ногу, но всё-таки заговорил.

— Не может Михо бросить свою семью. Мохонь вам не Венцекамень; там в доме без мужика нельзя. А что там с его братьями… ну вы и без меня знаете. Это он ещё задержался, чтобы вот это всё с нами доделать… И, пожалуйста, больше никому! — сердито-просяще оглядел он девушек. — Он просил.

На следующий день дырявый секрет перестал считаться тайной. Михо целый день отсутствовал на заново начавшихся занятиях; появился только к вечеру. Запинаясь и перебарывая смущение, пробормотал, мол, пришёл прощаться, так вот… Прощанье было коротким и сопровождалось скорее хлюпаньем носами, чем расспросами: то ли секрет был слишком дырявым, то ли его товарищи и раньше уже догадывались о возможности такого исхода. "Я вернусь, я обязательно вернусь, — твердил сквозь слёзы Михо, — только подрастут мои племяши. Ждите меня!".

Не затягивая, а то он и так слишком задержался с возвращением домой, Михо отправился в путь тем же вечером, на ночь глядя. Всей гурьбой его проводили до самых Тощих ворот; а Юз и Миррамат даже довели до первой обозной стоянки… Не забывай нас! Навещай, если что, — Миррамат и Юз по очереди обняли погрустневшего мохона… Как ты теперь один будешь, без меня! — всё никак не мог оторваться от прошлого мохон…

— Ничего, — улыбнулся Юз, — одному тоже можно жить. Прощай!

Ещё несколько мгновений в воздухе несмолкаемым эхом витало это "Прощай!", а потом разорвалось тонкой горькой нитью.